Часы бежали быстро. И вот уже золотистая полоса прочертила горизонт. С сожалением мы возвращались к себе. Сколько нам оставалось для сна? Два, три часа?
И наступал новый день.
Прогулки наши, увы, длились недолго. В начале следующей недели две огромные фуры привезли из лагеря новую партию больных. Жизнь вошла в свойственный ей ритм.
Спустя несколько дней, после утренней конференции, обращаясь ко мне самым что ни на есть обыкновенным тоном, Елатомцев произнес:
– Завтра утром на пять дней уезжаю в Москву. Утренние конференции проводи обязательно. Заметив выражение моего лица, добавил неожиданно мягким тоном:
– Нечего пугаться, справишься. Я всем повторил, что ты – мой полноправный заместитель.
Стоит ли описывать мои ощущения? Ведь в это впряглась я сама.
Он уехал.
Калиф на час вступил в свою роль. Все пять дней прошли на удивление гладко и тихо. Никаких происшествий: мирная утренняя конференция переходила в размеренно-привычный рабочий день. А июльские вечера и ночи были прекрасными. Я благодарила Бога, что ни разу за все пять дней не возникло повода для демонстрации моей начальственной значимости. Мой «руководящий» голос звучал только на утренних конференциях, и то не очень громко.
Елатомцев вернулся в назначенный день в хорошем настроении. Я искренне радовалась, что мне нечем его испортить. Мой подробный доклад о каждом дне слушал не перебивая, со снисходительной улыбкой, и мне показалось, что все это ему уже известно. Похвальных слов не произнес (а я-то надеялась). И, словно закрывая тему, удовлетворенно, мягким голосом промолвил:
– Вот так и будем жить, – немного помолчал и с ехидцей добавил, – долго.
Намек я поняла: ведь до планируемого мной отъезда оставалось всего десять месяцев.
Пора было всерьез подумать о возвращении домой.
Бороться с Елатомцевым бесполезно. Надо искать обходные пути. Реального плана у меня не было. Время шло. На каждой маминой открытке уже несколько дней повторялся эпиграф – «До Иночкиного возвращения осталось столько-то дней». Пока еще счет шел на сотни.
Работа как всегда поглощала время и мысли. Для решения собственной судьбы не хватало ни того, ни другого – она просто выпадала из поля зрения.
Но тут возник неизвестно откуда проникший слух: репатриация продолжается – готовится новый эшелон.
И разбрасывая в стороны все намерения и планы, возникло острое желание сопровождать этот эшелон. Оно росло и крепло и скоро поглотило меня целиком.
Тем временем слух стал реальностью. Да еще какой! Эшелон фактически предназначался госпиталю. И сопровождающая бригада – в первую очередь конвой, тоже обеспечивается госпиталем. А сопровождающий врач – разве не должен быть из госпиталя?