А в ее бане стоит печка, полная горящих угольев. Он пришел, лег и заснул. И спит. Лауме прибегает ночью и поет:
Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?
Головка лука ответила:
Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.
Так и сгорела эта головка [лука] в раскаленных угольях.
Лауме побежала домой: [он] еще не спит. Побыла минутку — она и опять прибежала, она и опять так поет:
Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?
Опять головка лука ответила:
Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.
И эта [луковица] жак[48]! в раскаленные угли — и сгорела. Лауме опять побежала домой. Побыла, и снова прибежала, и опять поет:
Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?
И головка лука снова ответила:
Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.
И эта жак! — сгорела.
Лауме побыла и опять прибегает, и спрашивает:
Спят ли гости,
Поют ли петухи,
Ржут ли кони, просят ли овса?
Тогда платок ответил:
Не спят гости,
Не поют петухи,
Не ржут кони, не просят овса.
А она ждет, не дождется. А тут уже день скоро. Побыла, прибежала, спела — никто не отвечает. И зарезала этого Станисловаса. Нацедила в бутылочку крови живучей и могучей. В бане было корыто — и положила его [Станисловаса] под корыто.
А мама следит, следит — уже воды половина стакана. «Его уже нет».
— Так, дедуля, уже нет нашего Станисловаса — уже воды половина стакана.
Дед встал утром и пошел его искать. Идет, идет — нашел избушку. Видит — лежит ноша лыка. Вошел, говорит:
— Уважаемая, может быть, человек ночевал у тебя?
— Нет! Всегда ночуют, а сегодня никто не ночевал.
Но кукушка стала куковать:
Ку-ку, ты, дедуля,
Ку-ку, это не женщина,
Ку-ку, лауме-ведьма,
Ку-ку, погубила
Ку-ку, твоего сына
Ку-ку, Станисловаса
Ку-ку, и положила
Ку-ку, в бане
Ку-ку, под корыто.
Она прогоняет кукушку:
— Что тут она кукует? Разве поймешь кукушку!
А дед не верит:
— Пойду — посмотрю в баньке.
Приходит — корыто стоит. Перевернул — это его сын!
— Ах ты, падла, разве кукушка не правду говорила? Излечи, чтобы стал живым!
Она скоро помазала ему той кровью губы, грудь, ямочку на шее — и ожил. Он потягивается:
— Так, тятя, это ты здесь?
— Здесь, сын.
— Я так хорошо спал! Я был усталый, так спал.
— Ты, сынок, уже на весь век был положен под корыто.
Дед со Станисловасом взяли и убили лауме:
— Вот тебе за это, людей не губи!
К 1.2.1.7. / АТ — . Анеле Челнюкене, 65 лет, деревня Клюкай, приход Тверячюс, уезд Швянченис. Зап. Юозас Айдулис, 1934. LFCh 399.
Имеется 12 вариантов самостоятельного сюжета и 3 варианта — фрагменты в составе других сюжетов. Герой публикуемого текста (сын) сознательно хочет переночевать в опасном месте и остаться в живых. Королевич ночует в доме невесты / сын / дети ночуют в доме отца; в доме / с отцом живет ведьма. / Ведьма превращает королеву в лебедя / утку. Птица высиживает детей из своих яиц / из пуль, которыми муж хотел подстрелить лебедя, / из слюны мужа и посылает их к отцу. Сын / брат оставляет дома стакан с водой / вешает полотенце и говорит: когда он погибнет, воды в стакане станет меньше / кровь начнет капать с полотенца / платка. Вместо спящих людей ведьме отвечают: кольцо, платок и головка лука / яблоко, орех и ягода клюквы / орешки / яички-болтуны / сын с большой палец. Варьируется оживление убитого / убитых: ведьма мажет губы и грудь убитого его кровью / мать перебрасывает кровь сына / головки или кости детей через свое плечо / кукушка ударяет крылом по руке убитого.