Сложная наука – педагогика. Возможно, Черпаков смыслил в ней неизмеримо больше, чем я, – у меня не было времени выяснять это.
Я подбежал к девочке, поднял ее с земли, отряхнул платьице.
– Не надо плакать, Анечка, а то... – Что бы пострашнее придумать? – А то все бабочки разлетятся и больше никогда не прилетят. Ты ведь не хочешь, чтобы они разлетелись?
– Не хочу. – В ее глазах еще стояли слезы.
– Тогда иди и поймай вон ту, с желтыми крылышками. – Я легко подтолкнул ее в спину. – Только не торопись, а то снова упадешь.
Вернувшись к лавочке, я застал Черпакова в той же позе.
– Теперь я кое-что понимаю, Сергей Сергеевич, – присаживаясь, сказал я. – Позавчера, когда вы вошли в дом и увидели, что Иван Матвеевич мертв, то сразу увязали его смерть с бегством Юрия. Вы и до сих пор думаете, что...
– А что бы вы подумали на моем месте? – выдавил из себя Черпаков. – У него были причины не любить отца.
– Да, причины у него были, – согласился я.
Издали донеслись тягучие, траурные звуки музыки.
– Нам пора, – устало сказал Черпаков.
– У меня еще один, последний вопрос, – остановил его я. – В прошлый раз мне показалось, что вы знаете, куда мог уехать Юрий. Это так?
– Я не хотел путать вас своими домыслами. Юрий часто ездил в Ригу. Кажется, у него там есть знакомые.
Сергей Сергеевич кивнул на прощание и пошел к дочери. Она подпустила его поближе, но в последний момент увернулась и отбежала в сторону. Черпаков сказал что-то резкое, протянул руку, но она снова отбежала...
Стоя в сторонке, я ждал, пока схлынет встречный поток людей, возвращающихся с гражданской панихиды.
Сначала прошли студенты. Они сдержанно переговаривались, делая при этом излишне строгие лица, но молодость брала свое: кто-то вполголоса уже спорил с товарищем, прямо на ходу заглядывая в конспект, кто-то смеялся шутке. За студентами отдельными группками по два-три человека чинно прошествовали преподаватели. Последними шли музыканты.
Логвинов, когда я подошел к нему, стоял спиной ко мне и, приподнявшись на цыпочки, смотрел в сторону церквушки. Услышав мои шаги, обернулся.
– Не было Юрия, Владимир Николаевич, – сообщил он, но по его сияющему виду я понял, что это не все новости.
– А что ты там высматривал?
Он не ответил, пока не убедился, что поблизости нет ни души.
– Считайте, что магнитофонная кассета у нас в кармане. – Он поманил меня за собой. – Пойдем поближе, сами все поймете.
У металлической ограды, сплошь заставленной пышными венками, мы остановились.
«Маркин приходил», – подумал я, заметив большой букет желтых роз у мраморного надгробия с надписью «Вышемирская Елизавета Максимовна».