– Рукой ему было не дотянуться, приступ сковал движения, к тому же инфаркт, если он не первый, случается, приводит к мгновенной смерти. – Он не удержался и повторил: – Очень похоже на несчастный случай.
– Очень, – согласился я. – Вот вы сказали, что смерть наступила в пять вечера. Дождь начался примерно в то же время. А в прихожей на линолеуме грязь и следы мужской обуви. Есть следы и в комнате. Кто-то входил в дом, шарил по полкам, унес кассету...
– Да, подумать есть над чем. – Эксперт не без любопытства посмотрел на меня. – Будете возбуждать дело?
– Раз есть над чем подумать...
– Как знаете, как знаете. – Он кивнул на прощание и пошел к микроавтобусу.
4
С Волобуевым мы попрощались у калитки. Я и сержант какое-то время смотрели ему вслед. Саня рванул с места так, что из-под колес машины веером разлетелась грязь. Через минуту «Волга», как майский жучок, уже карабкалась по наклонной стороне виадука к шоссе.
Я прикидывал, сколько времени понадобится Логвинову, чтобы съездить на художественный комбинат и привезти домой сына профессора. Выходило минут двадцать пять – тридцать. Не так уж много. Следовало поторопиться, с появлением здесь Вышемирского-младшего возникнут дополнительные трудности: у него горе, ему будет не до милиции. Помочь нам он вряд ли сможет, да и доступ в дом будет усложнен – беспокоить человека в его положении не совсем удобно.
Я прошелся по заросшей сорняками тропинке, заглянул за угол. Сюда выходили окна из комнаты Юрия и из кухни. С этой стороны сад огораживала глухая, с потеками сырости стена. Уцепившись за ее край, я с трудом подтянулся на руках. Вес у меня приличный, поэтому продержаться достаточно долго не удалось. Я сорвался, но за секунду до этого все же успел увидеть по ту сторону стены нашего понятого Корякина. Он не делал ничего подозрительного, – просто стоял у своего крохотного нарядного домишка и смотрел мне в лицо.
«Любопытно, – думал я, возвращаясь к веранде, – в саду нет ни одной ромашки, а в вазе их целый букет».
Коробка с деньгами, след в прихожей, след на раскрытой книге, цветы в вазе. Связи между этими деталями я не видел. Они могли оказаться важными, а могли ничего не значить. Ровным счетом ничего!
В прихожей было темно. Переносную лампу успели выключить и унести. Дом стал похож на театральную декорацию после того, как спектакль закончился и актеры разошлись по своим уборным. А вот на кого был похож я на этой пустой сцене, – сказать трудно. Разве что на сыщика из заурядного детективного романа.
Матовый плафон, оставшийся гореть под потолком, не рассеивал, а скорее сгущал прохладную полутьму в прихожей. Мне пришлось опуститься на корточки, чтобы рассмотреть на линолеуме очерченный мелом потек грязи. Это был след остроносых мужских туфель. Если бы в данном случае были применимы законы логики, рядом с мужскими находился бы отпечаток женской обуви тридцать шестого размера. Он отсутствовал, и это, как говорится, наводило на размышления. Мои мысли были встречены гробовым молчанием как галерки, так и партера. Впрочем, кое-какие звуки я услышал, – с улицы доносились возбужденные голоса. Может быть, вернулся Логвинов? Для него, пожалуй, рановато. Я вышел на веранду.