— Ничего! — заорал я. — Я дурак, все, точка!
— Не кричи, — улыбнулся сержант. — Молодо-зелено. Человека убили, а ты обижаешься. Нехорошо. А убийца, свободное дело, мог на том составе уехать. У следующей станции спрыгнул — и ищи ветра в поле. То, что следов нет, это ведь тоже след, лейтенант.
— Тогда он должен был стрелять с насыпи.
— Ну?
— А оттуда в это время еле-еле тропинка угадывается. Конечно, снег подсвечивает, силуэт виден, но ведь ему же не в силуэт, ему в затылок попали, и пуля неизвестно куда ушла. Я хотел сделать фанерную фигуру по размерам Пухова, поставить ее на место, где нашли тело, и пострелять в нее с насыпи.
— Молодой ты, — грустно усмехнулся Крючков. — А я так такой старый, что без всякого эксперимента скажу, что на полста метров голову насквозь прошить можно либо из нашего «ТТ», либо из немецкого парабеллума. Оба выбрасывают гильзы, а их убийце подбирать некогда было, если он на товарняке уехал. Вот и не сходятся у нас концы с концами в этом пункте.
— Думаешь? — растерянно спросил я.
— Нет, случайности я не отрицаю. Все, конечно, в жизни бывает, но нам не стрелять с насыпи нужно, а стреляную гильзу искать.
— Москвичи искали.
— Искали, да не нашли. А она скатиться могла, в снег либо в щебенку зарыться. Словом, надо найти. Обязательно даже надо.
Сержант служил в поселке чуть ли не всю жизнь, и поиски гильзы организовал с размахом. Привел два старших класса местной школы, объяснил, как и что искать, разбил участок поисков на квадраты, но все оказалось напрасным. За три часа семь десятков глазастых ребят, не считая взрослых, в буквальном смысле прощупали каждый сантиметр насыпи, но гильзы так и не нашли.
— Значит, считай, что чего-то мы недоучли, — вздохнул Крючков. — Начни-ка ты сначала, лейтенант.
Тогда я еще не знал, сколько раз почти в каждом эпизоде мне придется снова и снова начинать все сначала. Как только заходила в тупик, обрывалась или оказывалась ошибочной какая-либо из версий, оставалось возвращаться к исходной точке и вновь методически продумывать, а точнее, прощупывать весь ход рассуждений, оставляя в нем только то, что выдержало проверку фактами, и беспощадно отбрасывая догадки, домыслы и допущения. Все это пришло позже, превратилось в привычку, в метод самоконтроля и поисков решений. Но толчком послужили слова старого милиционера: «Начни-ка ты сначала, лейтенант».
А где оно было, это начало, с которого следовало все начинать? Полночи я вертелся без сна на скрипучем диване, то вскакивая, то опять ложась и пытаясь уснуть. Я квартировал тогда у пожилой одинокой вдовы, боялся разбудить ее скрипом, вздохом да шагами, а она тоже не спала, так как по одинокости и жажде заботы ворчливо опекала меня, знала об убийстве столько же, сколько и все, но догадывалась, что я столь болезненно переживаю гибель Володи потому, что считаю себя повинным в этой трагедии.