ГЛАВА 4,
где повествуется о родственной любви, которая в иных обстоятельствах мало от ненависти отличается
Боги даруют нам родственников; друзей, слава богу, мы выбираем сами.
Из откровений Себастьяна Вевельского, сделанных им в минуты душевного подъема
Лихо вернулся за полночь.
И ни слова не сказал, но сгреб Евдокию, уткнулся холодным носом в шею, да так и замер. Стоял мокрый, взъерошенный… и пахло от него вином.
— Лихо…
— Все хорошо. — Он все же заговорил. — Все хорошо, Ева… он к тебе больше и близко не подойдет…
— Не подойдет, — согласилась она просто потому, что сейчас чувствовала: надо было соглашаться.
И пряди мокрые разбирать. И рубашку стянуть, которая прилипла к коже, а кожа эта побелела… придумал тоже — среди ночи купаться… или топиться?
— Не подойдет…
— Конечно, а если подойдет, то я его… канделябром, — сказала и не выдержала, рассмеялась. — Я подумала, что насмерть… представляешь, если бы и вправду насмерть? Не то чтобы сильно жаль, но ведь судили бы… и на виселицу.
— Женщин не вешают.
— Тогда что?
— За непредумышленное убийство? — Лихо переспросил и нахмурился, словно и вправду раздумывая, что грозило бы Евдокии, окажись голова старшего актора не такой прочной. — Сослали бы в приграничье, на поселение…
— Ну приграничье всяк лучше плахи.
Он не злился. И не собирался Евдокию обвинять. И конечно, она-то ни в чем не виновата, но… неприятно.
— Я бы не позволил тебя обидеть…
А глаза уже не синие, желтизной отливают волчьей… не глаза — злотни новенькой чеканки.
— Лихо…
— Все хорошо, — повторил он, улыбаясь какой-то на редкость беспомощной растерянною улыбкой. — На самом деле все хорошо…
Ложь.
Но не в том, что случилось недавно, потому как происшествие это было несуразицей, глупостью, и Лихо понимает, иначе не пришел бы.
Позволил себя уложить.
И Евдокия рядом легла, голову на плече пристроила.
— Рассказывай, — велела, хотя и не думала, что он подчинится.
Но Лихо, коснувшись губами макушки, заговорил:
— Мы с Себастьяном ладили. С остальными сложно… нет, я люблю всех своих братьев и сестер тоже, но… с ними было не так. Велеслав вечно жаловался… Яцек — чуть что, так и в слезы… прочие — вообще малышня… а Бес — он веселый…
— Погоди. — Евдокия отстранилась. — Он твой… брат?
— Старший, — кивнул Лихослав.
— То есть ты… князь Вевельский?
— Буду когда-нибудь. Ну да, а что?
— Ничего.
Но локтем в бок толкнула, вымещая раздражение.
И ведь умом-то понимает, что Лихослав не виноват в прошлых бедах, даже не Евдокииных, а семейства ее, но все одно обидно.