— Ты как-то спрашивал, много ли у меня грехов перед Родиной? Могу покаяться.
— Очень хочу знать о тебе побольше, мой друг. — Нейман повернулся к гостю, поудобнее устроился на тахте.
— Ну, слушай тогда... — Иннокентий поднялся со стула, медленно заходил по комнате.
— Все началось 23 октября сорок второго года в девятнадцать часов сорок с чем-то минут, когда мой самолет, подбитый зенитным снарядом, упал в тылу врага. С этого началась моя жизнь в плену. — Каргапольцев расстегнул верхнюю пуговицу рубашки.
— Прошел я, стало быть, свой срок в лазарете и вот привезли меня в Бобруйский лагерь... Нашего брата там тысячи: многие чуть живы, диву даешься, в чем держатся. Обмундирование у меня было еще ничего, а другие все оборванные.
Освободили мне, стало быть, в бараке местечко на нарах, и стал я военнопленным за номером 43872, фамилия моя, имя с того дня исчезли. Даже для меня самого. Отзываюсь только на номер.
Иннокентий остановился, задумался.
— Не знаю, о чем рассказывать. Если все по порядку — длинно получится. Да и не ново, ты про такое сколько раз слышал, однако.
— Говори, друг.
— Ладно. Жратва жуткая: кусок хлеба, баланда из грязной свеклы, из гнилой капусты. Кто мог ходить, выгоняли на расчистку дорог и развалин. В долгие ночи обдумывали план побега. Один раз, когда мы работали в городе, укрылся меж развалин и просидел дотемна. Всех увели в лагерь, а я решил пробираться к своим. Куда идти, понятия не имел. Не успел добраться до городской окраины, схватили, всыпали. Обмундирование отобрали, выдали лохмотья — и в карцер на две недели... Ладно. Не буду на такие подробности время тратить. В общем, прожил я так целый год, ослаб, сил нет... Как-то приехали к нам офицеры РОА, махровые, значит, изменники, под угрозой расстрела записали нас в свою армию. Я со своей мыслью тогда был: думал, оттуда будет легче убежать к партизанам или махнуть через линию фронта. Собрали из нас команду, человек двести «добровольцев», привезли в Люблин. На второй день всех, кто имел высшее или среднее образование, по одиночке вызывали к коменданту пункта формирования... Одним словом, получил назначение в школу пропагандистов под Берлином, в местечке Вустрау. Началось наше обучение. Что ни урок, то восхваление фашизма, клевета на все советское. Когда стало невмоготу слушать эту брехню, я снова бежал, опять поймали. На этот раз не били, а доставили прямо в гестапо. И началось: кто, куда, зачем? Рассказываю, как есть. Видно понравилась моя прямота: направили в «зондеркоманду», в особую, значит, команду, почти в самом Берлине. Иногда эту команду называли «экономическое бюро». Кого там не было: экономисты, инженеры, врачи, агрономы... Чем занимались? Разбирали литературу. При «зондеркоманде» была большая библиотека. Туда свезли, однако, все специальные книги, награбленные на советской территории. Я отбирал литературу по ветеринарии и зоотехнии, составлял каталоги и аннотации. Режим строгий — не убежишь. Так прошло полгода... Снова вызывает офицер. «Ты есть коммунист?» — спрашивает. «Нет, — отвечаю, не успел вступить».