Утренники в Межгорье и летом холодны. Неохота Тимке мочить ноги, да не обойдешься. Жмись не жмись — скидывай порточки. По-хорошему, речку надо возле Козулиных перебредать, там перекат мельче. Перекат мельче, да кобели страшнее. Схватят за ляжки— не отбрыкаешься.
На той стороне сразу кустарник начинается, за ним — кочки горелые, старица бельмами поблескивает. Потом березняк пойдет, осинник — вплоть до Соснового бора.
Можно через Шумный бежать, да круголя давать неохота.
От Соснового бора Тимке влево забирать надо, вверх по ключику топать. Там такие буреломы — не знавши, пешком не продерешься.
В Сосновом бору, в лощине, наткнулся Тимка не то на монгола, не то на бурята— не поймешь. Сидит монгол на коне, голову как-то набок склонил. А конь воду из ключика пьет, зубы щерит. За спиной у беляка японская винтовка, на правом боку баклажка, на левом — сабля. Немудрящая сабля, в потертых ножнах.
«Да ведь это баргут, что с Копачом на Шумном был! — вспоминает Тимка. — Загрустил, видать, без глаза-то».
Осторожно отходит Тимка от баргута, по ложбинкам прячется. Добрался до безопасного места, подтянул штаны, вздохнул поглубже, да как припустит с места в карьер!
Версты четыре пробежал без роздыха, еще сколько шагом прошел, потом опять бежал. До тех пор бежал, пока на дороге не растянулся.
Поднимает голову Тимка, смотрит: стоит перед ним дядька с красным бантом на белой рубахе, высокий, костлявый, с редкой бороденкой.
— Вставай, парень, — смеется партизан. — Чево разлегся? Чай, не постоялый двор. Кто таков будешь?
Все по порядку рассказывает Тимка. А сам шею щупает. Догадался дядька веревочку через дорогу протянуть. Льняная веревочка, крепкая. И незаметная. Через нее и кувыркнулся Тимка.
— Не для тебя припасена, — извиняется партизан. — Хитрая, малек, сигнализация. Дотронешься — ботало дзинь! Оно у меня на дереве, над ухом привязано. Я, значит, сей секунд — на место. Цоп — и на мушку!
Партизан приветливый попался, разговорчивый, сразу поверил, что Тимка — сын Платона Смекалина.
— Маркелом меня зовут. — Партизан вскидывает винтовку. — Эй, Тишка! Гляди тут! А я малька до штаба отправлю.
— Дава-ай! — соглашаются, кусты. — Курнуть принеси!
Маркел поправляет рубаху, подтягивает ремень, зачем-то щупает редковолосую бороденку — будто проверяет, все ли волоски на месте.
— Запомни, малек, партизаны все знают.
— А если не все?
— Не могет быть, — шумно сморкается Маркел. — У нас ухо востро. Комар запищит — весь табор слышит. Да погодь ты, не бежи, постреленок!
Ох и длинной показалась Тимке дорога. Идет Маркел, еле-еле ногами двигает. И все талдычит, талдычит. Про себя, про деревню, про дружков партизан. «Два пуда соли с ними съел, котел гречневой каши...»