Не знает Тимка, что Дарья Григорьевна за них хлопочет. Давно бы Копач с семеновцами нагрянул, если б не она.
Саблю Тимка в пещере спрятал. Так спрятал, что сто сыщиков не найдут.
Лежит он на печке, ноги поджавши, чтоб пятки на мать не смотрели, и думает. О многом думает Тимка, — как, например, саблю Ершову передать, как от белых уберечься, куда маманю деть, как золото партизанам переправить. Сам большой, сам старшой. Батяня вернется, за все ответ спросит...
Дремлется Тимке, кажется — свет в доме померк. Это, наверно, маманя фитиль увернула. «Значит, спать сейчас ляжет, — думает Тимка. — Дверь-то, небось, закрыла?»
Не успевает он спросить про дверь — засыпает.
Страшные сны снятся Тимке. Прокоп Егорыч с плеткой, Тихон Лукич с мешочком золота, Ершов с поднятой рукой, без сабли. Хочется крикнуть Тимке: «Товарищ Ершов! Сабля...»
Не может он крикнуть, кто-то рот ему зажимает. На плечи наваливается, к земле давит.
Встряхивается Тимка, рвется из-под тяжести и... просыпается. Противный кот Кузька разлегся у него на груди и мурлычет.
Видит Тимка — огонь в комнате горит. «Что ж это маманя делает? — думает он. — Беляков на свет приманивает?»
Выглядывает Тимка из-под лоскутного одеяла, голову к свету поворачивает, на окошечко смотрит. Окошко одеялом завешено. За столом, напротив матери, человек сидит. Батяня!
— Проснулся, Тимофей? — Платон Петрович подходит к сыну. — Экий здоровяк стал. Ну, как ты тут воюешь?
— Хорошо, батяня! — Тимка достает пистолет. — Во! Смотри! Теперь нам с маманей не страшно.
— М-да... Стоящая штука. — Смекалин изучающе смотрит на оружие.
— Где раздобыл?
— Трофейный. Павлинка нашла и мне подарила.
— Стоящая штука, — задумчиво повторяет Платон Петрович. — Только рано тебе, Тимофей, с оружием возиться. Не обижайся: пистолет пока заберу.
— Так я ж маманю охраняю.
— Не так охранять нужно, Тимофей, — говорит Смекалин. — Собирайтесь-ка на прииск к Дениске. Я вас через Тургинку провожу, а там сами потихоньку дойдете.
— Сейчас, что ли? — пугается Татьяна Карповна.
— Сейчас, Танюша.
— Ой, да как же это? — всплескивает руками Татьяна Карповна. — Хоть плох домишко, да свой. Барахлишко разное... — И всхлипывает потихоньку, больше по привычке.
— Ты, мать, в нашей семье самая урожайная на слезы, — шутит Платон Петрович. — После войны мы с Тимохой такой дворец тебе отгрохаем — помирать не захочешь. И барахлишко заведем. А голову отрубят — обратно не приставишь... Я тут, Тимоха, в разведку ходил, да вот не утерпел — к вам заглянул.
Вот когда вспомнил Тимка про золото. Рассказывает, торопится, на окно поглядывает, в щелку рассвет пробивается.