— Виктор, — поздоровалась она, растерянно принимая букет.
— Шон был занят…
— Ну конечно, — журналистка окинула его встревоженным взглядом. — Ты плохо выглядишь.
— Я же тебе сказал: я умираю.
— Ты это не первый раз говоришь, — напомнила она.
— Но в этот, кажется, все серьезно.
Женщина оставила это без ответа.
— Здесь все, что я нашла на Лакруа, — она протянула пухлую папку, которую до того держала в руках. — Можешь оставить себе, это копии.
Эйзенхарт пролистнул страницы.
— Может, расскажешь вкратце? — предложил он. — Чую, я здесь на весь вечер могу закопаться.
Его собеседница замялась, пытаясь найти тактичный способ отказать.
— Последняя просьба умирающего? — вытянул Эйзенхарт главный козырь.
— Ладно, — тяжело согласилась Лидия, — только недолго.
Пивная Габриэля, находившаяся на другой стороне площади, ничуть не изменилась со времени их совместных обедов — с трудом оторванных от работы минут между интервью и осмотром мест преступления. Та же добротная дубовая мебель, клетчатые скатерти в тон к светлым шторам на окнах, запах щелочной выпечки [2]. Усатый хозяин добродушно улыбнулся постоянным клиентам, провожая их к столу.
— Итак, Коринн Лакруа появилась в Гетценбурге четыре года назад…
Эйзенхарт кивал, слушал неспешную речь, зорко следил за пальцами теребившими веревку на желтых нарциссах. Из того, что рассказывала Лилия, складывался портрет типичной demimondaine [3] жадной до жизни, до удовольствий, до денег. Приехав в город без капитала и связей, она быстро поднялась в обществе, эпатируя и привлекая внимание как на сцене, так и в частных салонах.
— Хотел бы я знать, кто оказывал ей свое расположение…
— Легче сказать, кто не оказывал, — криво улыбнулась Лидия. — Имена у тебя в папке.
Эйзенхарт послушно зашелестел страницами:
— Это все они? Я видел проституток… мертвых, — добавил он под насмешливым взглядом, — у которых список клиентов был короче.
Детектив медленно провел пальцем по списку имен. Мадемуазель Лакруа была замечена в отношениях с мелкими аристократами и графскими отпрысками, принимала подарки и подношения от фабрикантов и богатых торговцев, выходила в свет с коллегами по сцене и гостями из далеких стран… Напротив одного имени Эйзенхарт остановился. Его внимание привлекли инициалы — А. Г.
— Да нет, это было бы слишком большой натяжкой… — пробормотал он, машинально отхлебывая кофе.
Лидия перегнулась через стол, чтобы прочитать заинтересовавшее его имя:
— Александр Грей? Мне следует что-то знать о твоем деле?
Даже Эйзенхарт признавал, что вероятность того, что Александр Грей был тем самым А. Г. из писем леди Хэрриет, была такой же высокой как шанс, что человечество наконец долетит до луны (а, учитывая, что даже авиационная отрасль заглохла после закона о рационировании топлива, уже и самые большие оптимисты признавали тщетность подобных надежд). Да, чисто теоретически, они могли быть знакомы. Но все же, пропасть между ними — благовоспитанной дебютанткой из небогатого и не особо важного рода и скандально известном сыном правителя дикого заморского королевства — не могла быть шире.