Вскоре император появился в сопровождении Гонгилы. Увидев близ трапезной Мелитона, он воскликнул:
- А ведь ты мне нужен, преславный! - Константин отвёл Мелитона подальше от Гонгилы и тихо спросил: - Когда ты резал Камею с Елены, ты только её образ создавал?
Мелитон не ответил на вопрос Багрянородного. Он смотрел на него таким пронзительным взглядом, что басилевс почувствовал смущение. Но он одолел его и снова спросил:
- Что же ты молчишь? На камее ясно виден лик младенца.
- Я лишь думал о нём, - негромко ответил Мелитон и повторил: - Лишь думал. А он проявился. Это знак Божий. - Мелитон перекрестился и покинул дворец.
К Багрянородному подошёл Роман Лакапин и обнял его.
- Я вижу, ты чем-то обеспокоен. А нам с тобой радоваться надо: у тебя сын появился, у меня - внук. То-то дар Божий. Идём к трапезе, и там всё встанет на свои места. - И, обнимая Багрянородного за плечи, Роман Лакапин повёл его в трапезный зал.
Вечером этого же дня в порфирной опочивальне, где рожали во все времена и все императрицы, у Елены и Константина шёл семейный совет. Зоя-августа и Константин сидели близ лежащей в постели Елены. Она только что покормила грудью младенца и отдыхала. А Зоя-августа и Багрянородный искали, какое дать имя первенцу. Им не нужно было заглядывать в месяцеслов и перебирать имена. У каждого на устах было одно имя. Оно высветилось, как дань благодарности к человеку, который шёл рядом с ними по жизни и ничем не запятнал своего имени. Двое с ним сроднились, третья была ему дочерью, о нём, не оговариваясь, думали все трое. И первым это имя назвал отец младенца:
- Я хочу, чтобы мой сын был крепким, как его дед. Значит, быть ему Романом.
- Славное и достойное имя, - отозвалась Зоя-августа.
- Я благодарна вам, родимые. Мне так хотелось, чтобы он носил имя моего батюшки! - сказала Елена и прошептала: - Рома, Ромушка!
Роман Лакапин тоже был доволен, что внуку дали его имя. В этом он видел доброе предзнаменование их долгого и благополучного стояния на троне. Время показало, что в истории Византии не было ничего подобного, чтобы два разных по нраву человека простояли на троне империи четверть века, управляя и властвуя ею душа в душу.
Хронисты и историки, похоже, не заметили этого явления в истории Византии. Они сочли, что Роман Лакапин, «командовавший перед тем византийским флотом, хитростью и насилием, но к общему почти удовольствию, захватил власть». Пусть подобный вывод останется на совести историков и хронистов, ибо деяния Романа Лакапина на благо державы и его отношения с зятем Константином Багрянородным говорят сами за себя.