Лясота огляделся по сторонам. Кладбище. Откуда кладбище на болоте?
Но, если есть место захоронения, значит, тут поблизости и деревня. Туда можно попроситься на ночлег или просто прикорнуть в чьем-нибудь овине, а утром уточнить дорогу, Ведьмаку выносливости не занимать, но не железный же он, топать столько времени без передышки.
Пока он размышлял, отовсюду полезли болотные огоньки. Они вспыхивали то на крестах, то в густой траве, и один за другим стягивались поближе к человеку.
— А вот это видели?
Показав кладбищенской нежити два кукиша, Лясота что было сил припустил бежать. Ему удалось прорвать стягивающуюся вокруг него цепочку огоньков, и он помчался напрямик, перепрыгивая через давно забытые могилы, пока с разбегу не налетел на скрытую в кустарнике яму.
Падение было болезненным. Левая лодыжка хрустнула. Острая боль пронзила ногу до колена. Сгоряча попытавшись вскочить, Лясота взвыл от боли и досады. Сломана? Вот же невезение!
Все-таки он, повозившись немного, кое-как выпрямился, упираясь руками в стенки узкой длинной ямы. Она была неглубока, всего в человеческий рост, так что можно было, подпрыгнув и ухватившись за край, попытаться вылезти. Но не больно-то напрыгаешься со сломанной ногой. Тут и стоять неудобно. Кричать и звать на помощь? А толку? Кто явится ночью на кладбище, привлеченный его криками? Еще решат, что это мертвец пытается выбраться из могилы.
Мертвец… Лясота окинул яму пристальным взглядом. Неглубокая, на кладбище, узкая, длинная… Могила? Свежая могила?
— Чур меня! — прошептал он. Нет уж, со сломанной ногой или без, а надо отсюда выбираться.
Подпрыгнув раз, другой и третий, убедился только в одном: так легко ему не выбраться. Земля по краям была рыхлой, зацепиться не за что. Пальцы только погружались в нее и тут же соскальзывали вместе с пригоршнями земли.
Тогда Лясота сбросил с плеч вещмешок и стал целенаправленно ссыпать в яму землю, подкидывая ее к одному краю. Если яма станет немного мельче, выбраться будет легче. Работать приходилось по очереди то одной рукой, то другой, придерживаясь второй за стену, чтобы не опираться на сломанную ногу. Лубок он сделает потом, когда выберется. Загребая пригоршни земли и ссыпая их под ноги, он старался не думать о том, сколько времени провозится и что будет делать потом. Он опаздывал, опаздывал серьезно — с лубком на ноге далеко не уйдешь. Михаил Чарович опережает его почти на сутки. А с этой задержкой — и на всю оставшуюся жизнь.
Отгоняя от себя эти мысли, он работал как одержимый, как вдруг услышал над головой голос: