- Эх, посмотрели бы вы, как они шутили при ярком свете! Ведь они пользуются жизнью и покоем. Прямо балет, апофеоз в театре! И сколько таких!.. Сотни тысяч!.. - возмущенно крикнул Вольпат.
Но людей, плативших своим здоровьем и жизнью за безопасность других, забавлял гнев, который душил Вольпата, забившегося в угол и окруженного ненавистными призраками.
- Хорошо еще, что он не рассказывает о тех, кто пролез на завод под видом рабочих и укрылся от войны, и обо всех, кто остался дома под свежеиспеченным предлогом национальной обороны, - пробормотал Тирет. - Он бы надоедал нам этим до второго пришествия!
- Ты говоришь, их сотни тысяч, старая муха? - насмешливо сказал Барк. - А вот в девятьсот четырнадцатом году (слышишь?) военный министр Мильеран сказал в палате депутатов: "Уклонившихся у нас нет!"
- Мильеран? - проворчал Вольпат. - Я этого человека не знаю, но если он это сказал, он уж наверняка подлец!
* * *
- Пусть другие делают у себя, что хотят, но почему даже у нас в полку есть неравенство и теплые местечки?
- Всякий старается окопаться за чьей-нибудь спиной, - сказал Бертран.
- Это правда: кем бы ты ни был, всегда найдутся люди порядочней и подлей тебя.
- Все, кто у нас не идет в окопы или никогда не идет на передовые линии, и даже те, кто идет туда только изредка, все они, если хочешь, "уклонившиеся", и ты б увидел, сколько их, если б нашивки давали только настоящим бойцам.
- Их по двести пятьдесят человек на каждый полк в два батальона, сказал Кокон.
- Есть ординарцы, вестовые, а одно время были даже денщики у унтеров.
- Повара и помощники поваров.
- Старшие сержанты и квартирмейстеры.
- Капралы, заведующие продовольствием, и нестроевые, состоящие при кухне.
- Несколько канцелярских крыс и знаменосцев.
- Почтальоны.
- Обозники, рабочие команды, все их начальники и даже саперы.
- Самокатчики.
- Не все.
- Почти все санитары.
- Кроме санитаров-носильщиков: ведь у них не только чертовски трудное ремесло, но они живут вместе с ротами и во время атаки идут за ними с носилками. Но вот санитары при госпиталях - другое дело.
- Они почти все священники, особенно в тылу. Священников под ружьем я что-то не встречал, а ты?
- Я тоже. На картинках в газетах видал, а здесь не случалось.
- Говорят, все-таки бывали такие.
- Да ну?
- Все равно! Хуже всего приходится в этой войне пехотинцу.
- Другим тоже не сладко. Не мы одни.
- Нет, - упрямо возразил Тюлак, - только мы!
* * *
Вольпат продолжал:
- Ты скажешь, я уж знаю, ты скажешь, что автомобилистам и тяжелой артиллерии круто пришлось под Верденом. Правда. И все-таки по сравнению с нами у них нестроевая служба. Мы подвергаемся опасности всегда, а они подвергались ей только раз; нам приходится иметь дело еще с пулями и гранатами, а им - нет. В тяжелой артиллерии они разводили у своих землянок кроликов, восемнадцать месяцев лопали яичницу. А мы действительно торчим в опасных местах. Те, кто бывает в нашем положении только изредка или один раз, - не в счет. А то бы выходило, что все вокруг вояки, даже нянька с ребятишками, когда гуляют по улицам в Париже: ведь есть "таубе" и "цеппелины", как говорил тот болван, о котором сейчас рассказывал приятель.