* * *
Дворник с «родственником» до вечера просидели за столом. А вечером Лозинский отправился по своим делам.
Он не спеша добрался до улицы Герцена, вошел в подъезд дома № 12, поднялся на второй этаж и позвонил у двери с табличкой
Д. С. ПРОКОПЕНКО
Ему открыл полный, рыхлый мужчина, с отечным, чисто выбритым лицом и мешками под глазами. У него было солидное брюшко, обтянутое серым коверкотовым костюмом, на ногах поскрипывали светлые, под костюм, модельные туфли.
Лозинский спросил:
— Разрешите войти?
— А вам кого? — у хозяина оказался мягкий баритон. Говорил он не торопясь, с достоинством.
— Дениса Степановича Прокопенко.
— Это я.
— Да я уж и так вижу, что вы, — широко улыбнулся пришелец.
Прокопенко удивленно пожал плечами, но все же посторонился и пропустил незнакомца в прихожую. Тот бесцеремонно уставился на него, пытливо осмотрел с головы до ног и покачал головой.
— Ай-яй-яй! Постарели, дорогой, постарели… И полнота какая-то нездоровая, мешки под глазами. Что это с вами, Денис Степаныч?
— Да вы, собственно, кто такой? — Прокопенко даже покраснел от столь бесцеремонного обращения с ним.
А Лозинский удивленно и невинно выпучил на него глаза.
— Неужели не узнали?..
— Да я вас и не знал никогда.
— Ну, уж это!..
— Клянусь честью!
— Э, пустое… Слесаря Тимофея Гаврилова не помните?
— Какого слесаря?!
— Вспомните: тысяча девятьсот восемнадцатый год… Небольшой украинский город, оккупированный немцами… Грязная, вонючая камера в немецкой контрразведке…. И в ней… По-моему, можно и не напоминать, кто сидел в ней, вы знаете сами…
Розовые щеки Прокопенко посерели и отвисли, кажется, еще больше. Он неотрывно смотрел на пришедшего, нервно теребил пуговицу на пиджаке и со страхом ждал, что будет дальше.
— Вспомнили? — ласково осведомился Лозинский.
— Н-не-ет, — через силу выдавил Прокопенко и покрутил головой.
— Экая память у вас! — с сожалением вздохнул гость. — Придется продолжить рассказ.
Он помолчал, словно собираясь с мыслями.
— Я не знаю, за что вы тогда сидели. Но вас чуть не каждую ночь вызывали на допрос и однажды обратно принесли на руках. Две недели я ходил за вами, словно нянька… А потом… Потом меня приговорили к расстрелу… Уходя, я оставил вам весь свой запас табака и еще… Помните, еще сапоги…
Рассказчик умолк и смотрел на Прокопенко с укоризной и ожиданием.
У того дрожала нижняя губа, глаза растерянно бегали по сторонам.
— Простите, — забормотал он, — как же так?… Гаврилов… Да, помню, был такой… Друг… Но ведь его же… то есть значит вас, расстреляли тогда…
— Расстреляли, да не совсем. Ногу вот только пришлось отнять да в двух местах латки наложить, а так все нормально, выкарабкался. Да-а… А я, откровенно сказать, надеялся, что и вы сразу узнаете меня. Ведь какое время бок о бок пережили! С одной ложки ели…