Паланкин качался из стороны в сторону, и Нина то и дело хваталась за сиденье, чтобы не упасть. Снаружи гремели цимбалы и выли трубы похоронной процессии: на кладбище несли важного покойника.
— Ничего, Бог не выдаст — свинья не съест, — нарочито бодро повторяла Фаня. — Хотя насчет Бога — это просто поговорка такая.
Наконец лошади встали, и конвоир велел пленникам выходить. Спрыгнув на землю, Нина подняла голову и увидела еще один недобрый знак: все небо над тюремным двором было затянуто сплетением проводов — будто кто-то собирался накрыть ее рыболовной сетью.
— Мы никогда не сдадимся! Да здравствует социализм! — крикнула Фаня, когда тюремщицы повели их в разные стороны.
Нину посадили в камеру-одиночку, все убранство которой состояло из ведра, кружки и грубо сколоченных нар с двумя нечистыми одеялами.
Вскоре пришла надзирательница — лысая старуха с гнилыми зубами и когтями непомерной длины.
— Обыск, обыск… — повторяла она, с трудом выговаривая непривычное английское слово.
Нина хотела раздеться, но старуха объяснила знаками, что сама снимет с нее одежду. Оставалось только закрыть глаза и терпеть: «Сейчас все кончится, сейчас все кончится».
Две молодые надзирательницы проверили Нинины вещи: разодрали каждую обтянутую материей пуговицу, прощупали все складки и швы. Посовещавшись, они вернули ей только юбку, кофту и ботинки и унесли все остальное, вплоть до нижнего белья.
Одевшись, Нина долго сидела на нарах, до боли сцепив руки на колене. Ей казалось, что тюремщицы стоят за дверью, толкаются, как крысы у кормушки, и в сладострастном любопытстве приникают к глазку: «Ну, как она там? Трясется? Плачет? Боится ли нас?»
Ночью Нину отвели в комнату для допросов и поставили в центр нарисованного на полу квадрата, где надлежало стоять преступникам. Сидевший за столом пожилой следователь в военной форме задавал вопросы, переводчик переводил, а писец быстро вычерчивал на бумаге ровные столбики иероглифов.
— Итак, кем вы приходитесь Михаилу Бородину?
Нина исподлобья взглянула на следователя.
— Послушайте, это ошибка: я не знаю Бородина, я познакомилась с Фаней на пароходе… Я солгала, что я ее родственница, потому что надеялась на снисхождение.
Нина снова потребовала пригласить кого-нибудь из американского посольства и направить телеграммы в Шанхай — Климу, Тони Олману и полковнику Лазареву.
Переводчик бубнил, военный кивал, но писец отложил кисточку и даже не думал заносить Нинины слова в протокол.
— Вы что, не верите мне? — испугалась она и отступила на шаг.
В ту же секунду охранник грубо схватил ее за локоть и толкнул назад в центр квадрата.