– Ты всегда был большим юмористом, – сухо усмехнулся Майлс.
– Я серьезно. Что если она останется жить, но при этом изменится ее личность, это превратит ее в совершенно другого человека. Буду ли я любить ее по-прежнему?
– Черный юмор.
– Нет, дело в том, что я не уверен – люблю ли я ее личность, ту личность, которую я знаю, какой она является в настоящий момент, или я люблю некий неосязаемый дух, который и представляет собой ее истинную сущность, нечто уникальное, что останется при ней, даже если ее личность изменится на сто восемьдесят градусов. Понимаешь меня? Видимо, это вопрос веры. Полагаю ли я, что она – всего лишь сумма ее ощущений, генов, химических соединений, которые определяют ее поведение, и именно эту поверхностную женщину я люблю, или я полагаю, что у нее есть душа? И я люблю ее душу? Понимаешь, к чему я веду?
– Боюсь, что да, – вздохнул Майлс.
Хал подошел к нему и положил руку на плечо.
– Не волнуйся, старик. Ты справишься.
– Лучше бы не пришлось.
Хал пошел комнату отдыха, а Майлс откинулся на спинку кресла, глядя в потолок, оклеенный звукоизоляционными плитками. До того момента, пока не произнес этого, он боялся себе признаться, что в последние дни с отцом действительно происходит что-то странное, такое, что никак нельзя отнести на счет последствий инсульта.
На столе зазвонил телефон. Майлс снял трубку.
– Алло.
– Мистер Хьюрдин?
Он узнал голос Марины Льюис.
– Я же говорил вам – Майлс.
– Мне нужно, чтобы вы приехали в дом к моему отцу, – продолжала та. – Срочно.
В голосе звучало такое напряжение, которого он раньше не слышал, напряжение, весьма напоминающее плохо сдерживаемую панику.
– Что случилось? – спросил он, уже понимая, что ответа не получит.
– Я не хочу говорить по телефону.
– Сейчас приеду.
– Адрес нужен?
– У меня есть. Ждите через двадцать минут.
Открыв нижний ящик стола, он захватил миниатюрный диктофон и кинул его в портфель вместе с дополнительным блокнотом. Потом взглянул на часы. Десять тридцать. По расписанию отца выпишут не раньше двух. У него туча времени.
– Я не вернусь, – сообщил он Наоми. – Если что-то важное, оставь записку.
– Удачи, Майлс, – улыбнулась женщина. – Надеюсь, с отцом будет все хорошо.
По дороге в Санта-Монику он размышлял, о чем таком Марина не могла сказать по телефону. Голос звучал испуганно, словно она обнаружила нечто такое, к чему оказалась не готова и с чем не хотела иметь дело.
* * *
Лиэм Коннор жил в старом районе односемейных домов, выстроенных в испанском стиле – с белыми оштукатуренными стенами и красными черепичными крышами. Газоны у всех были ухожены и аккуратно подстрижены, а сочетание похожих на корабли «бьюиков» и «понтиаков» старых обитателей с полированными «мерседесами» и «БМВ» их более молодых соседей говорило за то, что район процветает.