Подлинное «я» — это «я», более всего ценимое своим обладателем, будь оно внутреннее или публичное.
* * *
Тот, кто любой ценой (или, точнее, ценой обаятельного, но с начала до конца сконструированного — читай публичного — «я») сохраняет «подлинное» внутреннее «я», и становится поэтом. Путь к этому — не мастерство владения словом, но мастерство сохранения собственной внутренней реальности.
17 сентября
Дома. Хлопотливая заурядность.
Представления экзистенциалистов об одиночестве; я ощущаю себя все ближе к собирательному образу персонажа Сартра — Бовуар — Камю. Это ощущение подкрадывается изнутри, подпитываясь обстоятельствами (моей натурой, воспитанием, историей и т. п.), существовавшими и властвовавшими надо мною задолго до того, как я впервые услышал такие слова, как «Сартр» или «экзистенциализм». Но стоит мне запечатлеть это состояние приближения в словах (как я сделал в «Мозаиках» и некоторых стихах недавнего времени), как возникает — или может возникнуть — впечатление, что оно — лишь поза в духе Рокантена[715], напяленная на себя маска. Однако это не так. Но что за невезение — иметь от природы то, что многие присваивают себе намеренно.
25 сентября
Издательство «Кейп» завернуло рукопись «Поездки в Афины». «Рассказчик кажется слишком молодым человеком». Мэшлер думает, что книга может испортить впечатление от «Коллекционера». Tant pis[716]: придется положить рукопись в долгий ящик.
Ночь в лихорадке (я простудился): вереница беспорядочных видений, в основе которых загадки психологии личности. Исполненных блестящих прорывов в сферу природы человеческого «я». По большей части в форме натянутых каламбуров, подчас на французском. Окончательно проснувшись, я не смог припомнить ни одного из них, но не мог отделаться от чувства утраты, какое посещает после таких снов-озарении. Вчерашний сон перенес меня в те внутренние глубины, какие обычно пытаешься исследовать, прибегая к рациональному инструментарию. Странная череда глубокомысленных парадоксов, от которой осталась горстка пепла.
Потом уже не мог уснуть. Кажется, парадоксы группировались вокруг фигуры, чем-то напоминающей героинь Бардо. (На прошлой неделе в «Пари матч» было опубликовано «откровенное» интервью с нею. Я прочел его в воскресенье.) По-моему, растаявшее сновидение отчасти протекало в форме вопросов и ответов между интервьюером и звездой, в которой совместились черты Монро и Бардо. В этом обмене репликами не было ничего отдаленно сексуального: просто высказывания и попытки самоидентификации в контексте навязанной публичности и стремления осуществить свое право на личную жизнь.