Слай никогда не был на Земле, но предполагал, что все это именно так и есть на планете-Праматери — истинный рай! Видон на что? Целыми днями крутят фильмы, в которых стройные светлокожие красотки утопают в объятиях белокожего красавца, плескаясь в лазурных волнах земного океана. И никто при этом не откусывает им конечности! Что на Беории совершенно невероятно.
Слай давно бы уже отправился в космос — как его отец, как поколения предков, выросшие на Беории, как в питомнике для пилотов, если бы не одно "но" — мама была против. Очень против. Она так и не вышла замуж, посвятив жизнь маленькому сыну, и воспитывала его — как могла — на протяжении более двадцати лет.
Школа, колледж (само собой, с уклоном в навигацию — это же планета пилотов, не просто так!), а потом…бесконечная вереница фирм и фирмочек, в которые мать засовывала своего непутевого сына.
Сколько их было, этих фирм? Слай уже сбился со счету. Фирмы, торгующие металлом…комплектующими к звездолетам…к видонам…к гравибусам…к…да черт-те-к чему! Офисы, рожи, — все слилось в бесконечный, серый поток будней, захлестывающий, как приливная волна красной луны, оставляя после себя копошащиеся на берегу умирающие мечты и планы, все больше и больше затягивающиеся глухим илом быта.
Нет, он не винил мать, и даже не собирался ее ненавидеть, как это принято в молодом поколении, с каждым годом становящемся все отвратительнее и гаже — по крайней мере, со слов пожилых беорийцев. Он любил мать. Кроме нее в этом злом мире у него, если разобраться, больше никого и не было. Однако, Слай предпочитал жить не дома, а на съемной квартире, чтобы совершенно не утонуть в удушающей материнской любви, доводящей до исступления, до бешенства, до безумия, когда хочется разбить о стену видон…или голову, когда хочется обругать, нахамить любимой мамочке, в очередной раз требующей чего-то съесть, или надеть — а то напечет голову или продует.
Как только Слай заработал первые деньги — он съехал из материнской квартиры, под причитания, слезы и жалобные крики мамули, с трудом удерживая себя от того, чтобы не вернуться назад. Привычка, что поделаешь?
Впрочем — иногда он жалел об этом шаге, особенно, когда оставался один долгими выходными днями, когда хотелось услышать хоть кого-то родного, того, от кого не ждешь пакости, удара в спину.
Но проходили выходные, наступали будни, и снова засасывала серая рутина — разговоры, разговоры, разговоры…когда мечталось забиться в нору и не видеть ни одной примелькавшейся рожи, чертовски надоевшей в этом клятом, до самого маленького пятнышка на столе знакомом офисе.