Забвение пахнет корицей (Хармел) - страница 228

– Под конец жизни она, по-моему, нашла то, что искала, – неожиданно замечает Том. – Но, возможно, было слишком поздно, и она не успела донести это до тебя.

Я поднимаю глаза:

– Вы о чем? Он вздыхает.

– Она постоянно твердила, как это ужасно, что она так холодна и не может дать никому тепла и заботы.

– Она вам это говорила? – А мне всегда казалось, что мать не настолько самокритична. К тому же я, откровенно говоря, не догадывалась, что они с Томом общались. Я считала, что мужчины, с которыми она больше не имела дела, переставали для нее существовать навсегда. Удивительно, она, оказывается, снова впустила его в свою жизнь.

Том пожимает плечами.

– О чем только мы с ней не говорили. Особенно перед ее уходом. Мне кажется, твоя мать многое переоценила и о многом пожалела. Только в самом конце жизни, Хоуп, она поняла – то, за чем она всю жизнь гонялась, на самом деле было совсем рядом.

Я растерянно моргаю.

– О чем это вы?

– Она любила тебя. Куда сильнее, чем сама понимала в молодости. По-моему, она всю жизнь искала любви, сомневаясь в том, что сама на нее способна. А под конец ясно увидела, что любовь все это время была здесь, возле нее. В тебе. И что, пойми она это раньше, все могло бы сложиться по-другому.

Я не знаю, что сказать. Просто молчу и смотрю на него.

– Ну, отправляйся читать бабушкино письмо, Хоуп, – ласково говорит Том. – Если хочешь чему-то научиться у своей матери, извлеки из ее жизни урок и не гоняйся за тем, что уже и так рядом, прямо у тебя под носом.

Вечером я звоню Анни и сообщаю о наследстве Жакоба, которого с лихвой хватит, чтобы выкупить кондитерскую, оплатить ей обучение в колледже – и еще останется огромная сумма. Слушая восторженный писк и визг на другом конце линии, я улыбаюсь и обещаю себе, что буду больше стараться. Все наладится. Она у меня классная девчонка, а вот мне нужно приложить усилия, чтобы стать хорошей мамой. Возможно, я способна в этом качестве на большее, чем сама думаю.

Я велю Анни как следует повеселиться на празднике, а она обещает позвонить после двенадцати – к этому времени они всей компанией уже будут у Роба, где и останутся на ночевку.

В самом начале двенадцатого я усаживаюсь наконец перед камином с письмом Мами. Распечатываю конверт трясущимися руками – в нем последняя весточка от Мами. Может, там бессмыслица, навеянная болезнью Альцгеймера, – и я готовлю себя к этому разочарованию, – а может, что-то такое, что я буду всегда хранить как сокровище. Все равно ее уже нет. Нет Жакоба. Нет мамы. Анни вырастет и лет через шесть выпорхнет из дома. Я заворачиваюсь в плед – тот самый, который связала бабушка, когда мне было шесть лет, – и стараюсь гнать прочь мысль об одиночестве.