— Стойте! Ничего особенного… Это нередко бывает в Японии. Все в порядке.
Мочалов растерянно смотрел в сторону, куда полисмены уволокли человека в синей холстинке. Кто-то тронул его за плечо. Мочалов обернулся.
— Напрасно… утопили… книгу, — медленно выговорил с усмешкой Блиц, — могла… пригодиться.
— Да! Вот этого я не ждал, — ответил Мочалов, приходя в себя.
Консул попрощался с ними у сходен. Носильщики поволокли чемоданы наверх.
— Блиц, — сказал Мочалов, — на этом пароходе в моей каюте будешь ты. По некоторым соображениям я нашел нужным переместить Маркова на твое место к Саженко и Доброславину.
— Мне… все… равно, — ответил невозмутимый Блиц, даже не пытаясь спросить, какие соображения у командира.
В каюте Мочалов сел за дневник. Он записал со всеми подробностями день в Хакодате, разговоры с Охаси и Сендзото, случай на пристани. Когда он кончил писать, пароход уже вышел в океан. Было за полночь. Блиц сладко спал.
В каюте резко пахло риполином. Мочалову захотелось подышать воздухом. Он вышел на палубу. Притихший океан голубовато мерцал со всех сторон. Вода с гулом бежала вдоль бортов. Мочалов прошелся по пустой палубе. У вентиляторного гриба темнела человеческая фигура. Мочалов приблизился.
— Марков! Ты?
— Я.
Марков обернулся. В отсвете из палубного люка лицо его показалось Мочалову осунувшимся, сразу постаревшим, бесконечно усталым. Было похоже, что он скоротечно и неизлечимо заболел.
Чтобы не взволновать его прямым вопросом, Мочалов сказал шутливо:
— Ну, как? Кончил психовать? Набушевал, как тайфун, а чего ради? Сопляком меня обложил.
Марков ответил не сразу. И когда ответил, Мочалов поразился его голосу, тяжелому и такому же больному, как его лицо.
— Я очень прошу тебя простить мне грубость. Я сам не знаю, что со мной делается. Стараюсь понять и найти корни. Но я хочу предупредить тебя — не удивляйся, если в некий час я выйду из игры.
— Да что же, собственно, с тобой творится? — спросил пораженный Мочалов.
— Я тебе говорю — не знаю. Ты извини, если я на этом прекращу разговор. Мне нужно сейчас быть совершенно одному.
Он повернулся и пошел по палубе. Удаляющаяся фигура его странно и пугающе сутулилась. Как будто шел раздавленный годами старик.
6
Утренний сон сладок. Он обволакивающе пушист, мягок и тепел, как заячий мех. В утренний сон можно укутаться, как в одеяло.
Посторонние звуки, которые врываются в утренний сон, раздражают, как раздражает струя холодного воздуха, проходящая под неплотно подвернутое одеяло.
Пит Митчелл поднял с подушки белобрысую голову и прислушался. Звонок.