И он написал заявление директору, напросился в один из отдаленных лесопунктов, куда и захочешь, так не скоро выберешься. Там Глуховы вселились в свободный типовой домик, над которым Иван и по сей день трудится, все что-нибудь обновляет, пристраивает, приколачивает.
Жить начали с малого, с гулких, пустых комнат, постепенно, с годами, заполнявшихся всякой всячиной. Жить было вольно, в достатке — ведь кругом тайга-кормилица! Тайга, дающая хороший заработок! Тайга, с ее несметными даровыми богатствами: кормом для скота, грибными и ягодными угодьями. Не ленись только, к рукам прибирай.
7
Войдя в дом, Глухов, как и следовало ожидать, не застал Людмилу на кухне, за хлопотами.
Прошел, не раздеваясь, заглянул в большую комнату. Людмила с Мишкой смотрели телевизор.
Паукообразный, медлительный луноход, опадая и переваливаясь с боку на бок, исследовал метр за метром безжизненную планету. «На трактор похож», — подумалось мимолетно Глухову.
— Я давечь что наказал? — сказал он в сутулую, с резко выступающими лопатками спину жены.
Людмила, как в ознобе, передернула плечами, холодно ей стало от голоса Ивана.
— Кому говорю?
Людмила опять поежилась.
— Ну и черт с тобой! — отступился Глухов. — Сам все сделаю!
Он сходил в дровяник, принес большую охапку дров, с грохотом свалил их на пол, подбросил в печку. Печка еще не прогорела, от красных неостывших углей дрова тотчас занялась веселым трескучим пламенем.
Не надеясь на ответ, крикнул:
— Где бачок? В коем белье кипятишь?
Из комнаты — ни звука.
Бачок он нашел в чулане. Вывалив грязное белье, пошел с ним за водой — колодец у Глуховых во дворе, не идти далеко.
Вернулся через минуту в избу, поставил полный бачок на горячую плиту.
— Пап, — послышался неуверенный голос Мишки, — скоро ведь свет выключат… зря затеваешь.
— Не суйся не в свое дело, щенок! — гаркнул опять разошедшийся Глухов.
— Я не щенок тебе, — обиженно отозвался Мишка.
— Поговори у меня. Язык больно длинный стал, живо укорочу.
Слышно было, как Людмила зашикала на Мишку.
Вот и возьми его, сынка родного. Задирается уж, отцу перечит. А ведь в шестой только класс ходит, тринадцать лет сопляку. Что же из него дальше-то будет, когда ему лет так восемнадцать исполнится? С кулаками небось полезет на отца. Нынче ведь от детей всего можно ждать. Нынче они рано к самостоятельности привыкают, без отца-матери обходятся. Черт знает, чему его там в интернате-то учат?
Впрочем, Мишка прав, свет скоро действительно выключат. Пурхайся тогда в темноте. Придется, хочешь не хочешь, к Анисиму на поклон идти, пусть еще часика три движок погоняет. Без горючего, без поллитры, тут, конечно, не обойдешься.