— Хух, — едва отдышался, продохнул Иван. — Плохо пошла, зараза.
Анисим, как бы успокаивая Глухова, наговаривал благодушно:
— Сейчас пойдет! Сейчас как по маслу покатится… размочено раз.
Сразу же опростали по второй, по третьей — бог троицу любит. Усталость отступила, взбодрились немного. Глухов вскочил, прихватил полотенцем горячую сковородку, плюхнул на стол, отдернув скатерть.
Жадно и торопливо ели, старались поскорее унять, заглушить растравленный самогонкой аппетит.
— А что твоя Людмила не показывается? — полюбопытствовал Анисим.
— Тебе какое дело до моей Людмилы? Уж не хочешь ли удочки закинуть?
— Да нет, спросил просто… Чудно как-то, не выйдет, не покричит? Хозяйка ведь.
— Руки-ноги повыдергиваю и спички вставлю, — жестко пообещал Глухов.
Натянуто, нехорошо посмеялись. Поддевали вилками печень, макали ее в соль, обжигаясь, катали во рту каленые твердые куски. Выпивать тоже не забывали, пропускали стопарик за стопариком.
Уняв, утолив кое-как голод, Иван спросил:
— Как думаешь? Заложит меня кто-нибудь завтра?
— Завтра, может, и нет. А уж в понедельник-то…
— Почему?
— Э-э, бра-ат, — уверенно и даже покровительственно тянул Анисим. — Людей плохо знаешь, Иван. Это я, положим, не побегу доносить, а люди… Люди, Ваня, всю жись себе и друг дружке могилы роют.
— Но почему, почему? — стукнул по столу кулачищем Глухов. — Кому какое дело?.. Что я у них украл? Кровное ихнее взял?
— Зависть, Иван. Зависть людская… — поучал Анисим. — Ты вот, допустим, угрохал лося, на цельную зиму мясом, считай, обеспечен. А ему надо в магазин бежать, за говядинкой. И еще купит ли?
— Погоди со своей говядиной, — перебил Глухов. — Я же на него не побегу жаловаться, пусть он хоть кого грохает. Я только стараюсь своего не упустить… Мое от меня никуда не уйдет.
— От тебя не уйдет, известно, — согласился Анисим, — у других же сквозь пальцы просочится.
И Глухов, и Анисим заметно пьянели: Иван с дикой усталости (выпивка его редко брала), Анисим — от крепкой самогонки. У них уж заплетались языки, глаза перли навыкат, падали головы.
— Да, — заключил Иван, — не на кого, не на кого нынче положиться… сын родной и тот заявляет: «Я не щенок тебе».
— Как это? Как это не на кого? — вскинулся ревниво Анисим. — Ты же, к примеру, не пошел до кого-то, меня позвал. Значит, веришь, надеешься на Анисима. Знаешь, что я не из продажных.
— Молчал бы, — посоветовал Глухов. — Первый расколешься, нажми чуть.
— Это я-то? Я? — хорохорился Анисим. — Обижаешь ты меня, Иван. Крепко обижаешь.
Ушел Анисим от Глухова не по своей воле — вытурили. Самогонка уж к тому времени кончилась, жареха остыла. Холодная, сухая печень застревала в горле.