— Привез.
— Так, та-ак…
— Что так-так?
— Ничего. С санями, спрашиваю, все в порядке?
— В порядке, в порядке… Ни черта твоим саням не сделается.
— Не моим, а нашим. Они мне так же, как и тебе, нужны.
— Давай, давай, — съехидничал Глухов, — открывай заседание рабочкома.
— Трактор опять у дома оставил?
— Какая разница? У дома, у гаража ли? — переступил с ноги на ногу Глухов. Уйти не терпелось.
— Не какая разница, а есть специальное место для этого. Ишь моду взял!
Разговаривая, мастер, казалось, надеялся на что-то, выжидал: еще немного, и Глухов признается, облегчит душу. Но Глухов только болезненно кривился, ему было муторно стоять и рассусоливать попусту. Голова гудела, к горлу подкатывала тошнота.
Когда он вошел в магазин, очередь вдоль прилавка притихла, угомонилась, старухи и бабы заперешептывались, запоказывали, закосили глазами в его сторону. Сарафанное радио работало на полную мощь.
За прилавком, как вихрь, металась Тонька: кидала продукты на весы, бойко и красиво костяшками счетов щелкала. Сноровкой и проворством природа ее не обделила.
Выбрав удобный момент, Глухов протянул деньги через головы покупателей, два пальца-крючка показал Тоньке: парочку ему.
— В порядке очереди! — резко отшила Тонька.
— В очередь, в очередь, — с готовностью, будто век дожидалась, подхватила какая-то баба. — Тут за буханкой хлеба стоишь, а они без всякого стыда лезут.
— Правильно, правильно! — загалдели кругом. — Нечего им потачку давать.
Глухов не спорил, не связывался с бабами. Бесполезно. Бабам разве что докажешь.
В дверях в это время появился дед, батя бригадира Котова, самый, говорят, старый человек в Холмовке. Лет под восемьдесят, сухонький, легонький, белоголовый. И в чем только душа держится? Никак умереть не может. Звали его Махай Махаичем за постоянную привычку в толк и без толку махать руками. Дома старику делать-то особо нечего, поэтому он охотно и частенько в магазин наведывается, на народ. Поговорит, помашет руками, купит что наказывали — хоть в этом от него польза семье — и уйдет довольный.
Звонкий трескучий голосок Махая сразу же перекрыл магазинный гомон:
— Мир добрый честной компании! Шум, слышу, подняли, а драки нет.
— Здравствуй, Махай Махаич, — нестройно отозвалась очередь.
— Есть крайний кто?
— За мной будешь, дед, — сказал Глухов. Ему это далось нелегко, он и так-то жестоко страдал — отступился, спасовал перед бабами.
— А что ж ты, парень, в головках-то пристроился? — принялся разыгрывать его дед. — Порядок блюдешь? Так вроде не хулиганит никто?
Очередь засмеялась. А Махай Махаич, ободренный вниманием, продолжал с подъемом: