- Будь ты проклята - и ты, и это твое мерзкое отродье!
- Прости меня, Антонио, прости! Этот сеньор внизу мне ничего не сказал...
Пока англичанин осыпал ее проклятиями, она лишь виновато извинялась, прикрывая собой младенца. Эта ее беззащитность обезоружила Энтони, и он оставил ее в покое. Накинув пиджак и сунув ноги в ботинки, он выскочил в коридор и, задыхаясь, бросился в холл. Но Пакиты уже не было ни в холле, ни на улице. Тогда он снова вернулся в гостиницу и спросил у портье, не оставила ли сеньорита для него сообщения. Портье притворился, что ничего не понимает - ну точь-в-точь персонаж старого водевиля - и невозмутимо ответил, что сеньорита вышла на улицу и взяла такси. Услышав эти слова, Энтони, даже не захватив пальто и шляпу и не зашнуровав ботинки, бросился на улицу, поймал другое такси и назвал водителю адрес особняка на Кастильском бульваре.
Пока происходили эти драматические события, неподалеку от отеля Ихинио Самора Саморано, который нес гораздо большую ответственность за произошедшее, чем зловредный портье, однако совершенно об этом не подозревая, направлялся в дом Хусты, чтобы получить сведения о том, какой результат принесла его идея. Никто лучше не мог ему ему в этом помочь, чем она, и даже при новостях о фатальной веренице препятствий, ни он, ни она не посчитали бы успешное завершение операции невозможным.
Для Ихинио и Хусты политические лозунги и вкусное жаркое имели одинаковую ценность, и они знали, что не могут надеяться на многое в своих попытках пристроить девочку, но и немногое было гораздо большим по сравнению с ничем. Собственный жизненный путь, с самого начала полный неудач, непрерывных социальных барьеров и личных ошибок, научил их отодвигать в сторону великие идеи и благородные чувства из мира кино и романов. Дожив каким-то чудом до зрелого возраста, они верили в случайные и неизбежные уступки, сделанные в результате чувства вины и слабости человеческой натуры.
- Не беспокойся за девочку, Хуста, - заявил Ихинио Самора матери своей крестницы, пересказав ей суть своего разговора с Энтони Уайтлендсом. - Этот англичанин - хороший человек, и даже если он сгоряча ее чем-то обидел, то тем бережнее будет о ней потом заботиться.
Хуста безоговорочно с ним согласилась, ибо свято верила в мудрость и прозорливость Ихинио Саморы; и теперь он поднялся по темной лестнице и весело постучал в дверь костяшками пальцев, в то время как другая его рука сжимала букетик фиалок, купленный у уличной торговки цветами. Хуста тут же с готовностью открыла ему дверь, и эта скорость, равно как и выражение ее лица, плохо различимого в темноте лестничной клетки, поневоле его насторожило.