- К тебе гость, Ихинио, - сказала женщина, кутаясь в складки своего драного перкалевого халата.
Ихинио недоверчиво посмотрел на человека, который старался держаться подальше от нездоровых испарений буржуйки и пристально разглядывал его с противоположного конца комнаты.
- Это я, Коля - сказал гость.
Ихинио и Хуста настороженно переглянулись.
На другом конце огромной пропасти, которая отделяла простой народ - а именно, городской пролетариат, естественного врага аристократии, - над старинными аристократическими манерами главенствовала философия приспособления, которая не была ни более глубокомысленной, ни более сложной, но настолько же результативной, как грубая этика, правящая на другой стороне. Столь очевидное благодаря обстоятельствам своего появления, это неотвратимое рабство значило больше, чем благородство, оно мешало аристократии размышлять о собственном поведении, о себе самой и о мире, если это не было одним и тем же.
Но если бы она и могла размышлять, то всё равно не смогла бы изменить ни усвоенные убеждения, ни образ жизни. Ей приходилось самоотверженно приносить в жертву свои лучшие качества на алтарь иррациональности, консервативности и инертности, которые возвели ее в нынешний статус и позволяли его сохранять, а также с железной дисциплиной развивать недостатки, укрепляющие текущее положение, в той степени, в которой это позволяла ситуация. Неукротимая за неимением господина и своенравная без права выбора, безответственность, управлявшая ее действиями, заставляла ее жить, погруженной в бездну нерешительности: ее инициативы ни к чему не приводили, мысли неизбежно становились легковесными, а страсти, освобожденные от последствий, свелись к порокам.
Дон Альваро дель Валье, герцог де ла Игуалада, маркиз де Оран де Вальдивия и Саравака и испанский гранд, ощущал на своих плечах это тягостное наследие, поставившее его лицом к лицу с исторической дилеммой. Так как он не нуждался ни в уме, ни в воображении, ни в отваге и обладал кое-каким здравым смысла, он плел интриги и строил козни, но в конечном счете определенность его социального статуса ставила его на место и вынуждала усмирять в себе дурня, который полностью потерял контакт со временем и реальностью.
С этим чувством он смотрел в окно своего кабинета, и сад, словно пытаясь утешить его в этом несчастье, показывал ему нежные почки на ветвях. Не отводя глаз от окна, герцог пробормотал:
- То, о чем вы меня просите, идет вразрез с моей совестью.
Трое мужчин, стоявших за его спиной, встретили это заявление молчанием. словно зная заранее всю тщетность своей миссии, один из троих решил не отвечать. Другой с ожиданием посмотрел на того, кто до этого момента играл ведущую роль. Тот произнес понимающим тоном, который использовал с самого начала встречи: