Слова младшего разозлили его, хорошее настроение куда и делось. Тарусский князь был горд, крут норовом, если что задумал, ни с кем не считался, разубедить его никому не удавалось. Владимир знал это и не перечил брату, с детских лет был послушен его воле. Но тут не сдержался, бросил в сердцах:
Безрассудство есть сие!
Кровь прилила к голове князя Константина, затуманила взор. «Вот тебе и брат родный!.. Не только не поддержал, а еще и насмеялся, супротив пошел!»
Константин Иванович встал, прошелся по горнице, с досадой думал: «Вишь, как себя показал. А я-то мыслил: заранее переговорю с ним, дабы на думе боярской завтра и он сказал нужное слово. Почитал за храбреца, чай, всегда первым в сечу кидался, мыслил, он и ныне загорится. Чего греха таить, надеялся, что укрепит меня в сем решении, сомнения мои развеет».
Несколько поостыв, подошел к брату, спросил настороженно:
Может, посоветуешь бросить отчий удел и на поклон в Москву податься? Небось приютят, сделают такую милость?
Владимир поднялся с лавки, не обращая внимания на резкий тон старшего, сказал спокойно:
Им ныне не до тебя, Константин, сам знаешь. Татары уже к Москве, должно, подошли, а Михайла Тверской, как и Олег Рязанский, затаились. Сидят, выжидают, что дале будет.
Ты, Володимир, от дела не уходи, прямиком скажи, что мыслишь! — повысил голос тарусский князь.
А ты на меня не кричи! — вспыхнул младший и, не отводя разгневанного взора от хмурого лица брата, продолжал: — Уж коль пришло к тому, скажу тебе начистую! Не можна ныне Тарусе да и всем землям удельным в одиночку держаться. Со всех сторон Русь окружена ворогами. Как им противоборствовать, когда каждый князь, опричь своей вотчины, ни про что ведать не хочет. В мамайщину собрались все русские полки в единую силу, вот и побили Орду. А только с Мамаем управились, каждый сызнова в свой бок потянул. Потому вороги по Руси и гуляют, кровь нашу льют. Русская же сила вся пораскидана, да и обезлюдели мы после сечи Куликовской...
Константин с удивлением слушал брата, смотрел в его потемневшие от волнения голубые глаза. Володимир, вчера еще отрок, во всем поддерживал его, Костянтина, со всем соглашался, а теперь толкует такое... Вырос!
Константин Иванович и гневался на Владимира, и помимо воли гордился им, угрюмые складки на его лице понемногу разглаживались, а в душе множились сомнения: «Верно ли хочу поступить?.. Может, прав он, а не я?..»
А Владимир, пытаясь убедить старшего брата, вел свое:
Не можем мы с такой малой силой идти на татар! Надо все воинство увести на полночь, соединиться с другими русскими полками. Тут же, на Тарусчине, мы как в силке, что на зверя ставят. Ежели даже побьем крымчаков, кои на Тарусу идут, другие на нас кинутся!