Не всякий известный человек слывет блистательным в своей сфере. Третьяков был в этом плане счастливчиком. Он скромно величал себя худшим из лучших, и это было краеугольным камнем его деятельности. Врожденный коллективизм в нем преломился необыкновенным образом. Он с поразительной легкостью вошел в коллектив — музыкантов, музыковедов, композиторов, певцов, а кроме того, специалистов по строительству и реставрации концертных залов, дворцов акустики, света и цвета.
Фамилия Третьяков как нельзя больше подходила человеку, играющему эту роль. «Третьяковская галерея» учеников, а он умел отбирать лучших, была тоже на слуху. Гениальный дар — редкость, но прочие дары, некий музыкальный стандарт, устойчивая середина, по мнению Третьякова, были сейчас едва ли не главной заботой. Несмотря на свою законопослушность, Владимир Павлович имел все замашки богемного патриарха.
— Можно сказать, и в этом он гений, — откровенничал когда-то Даутов. — Ты женщина, у тебя психология иная. Не поймешь. Я знаю его намного больше и уважаю как старшего. Я, может быть, такой же. Не во всем. Отчасти он заменил мне отца. Тому все некогда. Современная дипломатия вещь похлеще «Гамлета». А Третьяков — и дипломат, и музыкант, и гуру. Таких в Москве разве что дюжина. В его поколении.
— Чертова дюжина, — парировала Вера. — Живем как уроды. У них же власть, средства. Я думаю, что все расходуется в одном направлении.
— То, что ты здесь, — возражал Даутов, — опровергает твои слова. — На твое место, на эту нишу очень талантливой пианистки, зарились многие. Думаешь, нельзя сделать из середняка звезду? Да это происходит сплошь и рядом. Кинематограф, литература, даже спорт.
Все это вспомнила Вера по пути в квадратный кабинет. Она была там однажды. Получала с группой сокурсников студенческий билет. Вручал драгоценные книжечки Третьяков. В атмосфере непринужденной и дружелюбной.
Теперь Вера будет в том же загадочном помещении на каких-то других основаниях. Тоже непринужденных и товарищеских.
Третьяков уже поговорил с Бостоном.
Дверь была открыта. Вера пришла не последней. В кабинете располагались четверо. Сам Третьяков, два его «тайных советника», как их называли, Андрей Суриков и Руслан Калитин, молодые преподаватели, о которых Вера знала одно — что они на редкость грамотные специалисты. Впрочем, с ними она мало соприкасалась. Рядом с Третьяковым находился Даутов, как будто председательствовал. Он говорил о Втором концерте Рахманинова. О том, как воспринимал его на первом курсе, на втором, на третьем, на четвертом, на пятом.