— Наконец-то подтягиваются главные силы! — прервал Рудольф свои музыкальные воспоминания. — Профессорские деликатесы жаждут, чтобы их разрушили.
— Сам ты деликатес и главная сила! — засмеялась Вера, не понимая, для чего она здесь. Четверка собравшихся выглядела строго отмеренной и самодостаточной.
— Не хватает председательницы оргий, — улыбнулся словам девушки благожелательный Третьяков. — Нашего доброго гения.
Соболева вошла следом за Стрешневой, точно зная, когда появится ученица.
— Извините, что мы с Верочкой задержались, — бархатно пропела она. — Мы немного пораскинули нашими скудными умишками на предмет здешней сходки.
— Да какая там сходка! — махнул длинной рукой Третьяков. — Я поздно сообразил, что нужен какой-нибудь банкет. Все эти вечные интеллигентские штучки типа «скромнее надо быть». Ну вот и будем скромнее. Посидим небольшим числом.
— Действительно, что-то нас негусто. А где остальной народ? — спросила Соболева насмешливо.
— Да бросьте вы, — ответил Третьяков, обращаясь к одному из «тайных советников». — Вот и Андрей Юрьевич говорил. Народ мы только что вознаградили прекрасной музыкой. Что ж, если вы называете это сходкой, пусть так будет. Как хотите, Руслан Игоревич.
Теперь он обращался ко второму помощнику, словно бы заслоняясь от прямого ответа Соболевой.
«Похоже, он ее боится», — решила Вера, присаживаясь с краю барского стола.
Соболева чуть раньше расположилась рядом с Третьяковым.
— Дети проголодались, — немедленно произнесла она. — Как хотите называйте нашу встречу, но я не могу видеть страдания маленьких калек. Рудольф, ухаживайте за дамами.
Рудик снова зашевелился, заулыбался и начал концептуально ухаживать за Верой.
Только теперь она окинула взглядом весь персональный стол Третьякова. Он, что называется, ломился от яств, причем отменных.
— Положи мне, пожалуйста, рыбы, налей вина, — полушепотом говорила она Рудику. — Я что-то в самом деле голодна как зверь.
Третьяков провозгласил тост за племя молодое, незнакомое. Соболева иронически поддержала профессора, отметив его поразительную самокритичность.
Обстановка понемногу разрядилась.
Внезапный переход от шумного импровизированного концерта к аквариумному пространству профессорской кельи уже не казался искусственным.
Скоро всем без исключения стало все равно, с какой целью они тут собрались.
— Не понимаю, Андрей, — обращалась Соболева к одному из помощников Третьякова, — что у вас-то общего с этим нашим Володей Третьяковым? Чем это он вас так буквально заворожил? Вы просто сделались его тенью.
— Я, — отвечал Третьяков, наклонив безупречно постриженную голову и глядя поверх идеальных профессорских очков, — запрещаю вам применять к Андрею методы испанской инквизиции. Скажите-ка лучше, что это вы сделали с Верой, заставив ее та-а-ак играть? Мне страшно за нее.