– В ящик!
Безропотно убираем стволы – закон суров, но дура лекс.
– Это тоже. – Он указывает на контейнер.
– Не имеем права, – говорит Костыль. – Это ручная кладь. Мы – курьеры.
– В ящик, – настаивает кондуктор.
– Там печать Соляной, – вмешиваюсь я в разговор. – Все уже проверено. У нас тоже инструкция.
– Ладно, – соглашается кондуктор. – Но пишите расписку, что вся ответственность на вас.
В этом – вся суть паровозников. Они обязательно подстрахуются, обезопасят себя, подстелют соломки и переведут стрелки, чтобы в случае чего получить с вас компенсацию. Поэтому скорее всего и процветают.
С контрабандистами у них вроде бы официально дел нет, но на самом деле ведут железнодорожники себя как та девочка из стихотворения моего любимого Киплинга:
Если встретишь ты солдат, королевских слуг,
Что ни скажут – примечай, отвечай не вдруг.
Пусть милашкой назовут, ласке их не верь,
Не сболтни, где кто бывал или где теперь!
Два десятка пони
Сквозь туман и мрак,
Курево – клерку,
Пастору – коньяк.
Ни о чем не спросишь –
Не солгут в ответ.
Глазки в стену, крошка,
А не джентльменам вслед!
Вот так они и делают: «Я – не я, и лошадь не моя». За что и получают «куколку французскую небесной красоты», которая «в валансьенском чепчике». А погранцы остаются с носом.
Наконец все формальности улажены. Хеленгарцы, у которых нет ни оружия, ни особой поклажи, только тощие дорожные мешки, давно уже расселись по своим местам и дают храпака. Кондуктор высовывает через бойницу в запертой бронедвери шестик с желтым кружком на конце – знак того, что его вагон готов к отправлению.
Мы садимся на свои места в крохотной каморке с краю. Окон тут нет, вместо них – металлическая стенка с вентиляционными прорезями, за которой находится внешний коридор. Там располагаются дежурные стрелки из числа поездной бригады. Западный Сурган – неспокойное место, местные горцы имеют клондальские корни и уже много лет ведут ползучую партизанскую войну за отделение от Сургана и присоединение к метрополии. Нападения на поезда на этом маршруте случаются чаще, чем где-либо – ну, за исключением Аламеи, само собой. В общем, тут ухо нужно держать востро. Впрочем, в последние несколько лет сурганцы поприжали инсургентов, на железке стало потише, однако все равно до полного умиротворения этих земель еще далеко. «Трансвааль, страна моя, ты весь горишь в огне».
– Спать будем по очереди, – объявляет Костыль не терпящим возражений тоном. – Ты первый, я дежурю.
Со стороны паровоза раздается долгий гудок, вагон дергается и начинает набирать ход.
– На фига? – спрашиваю больше из упрямства, потому что уже привык – мой напарник все равно настоит на своем. – Мы же в поезде.