– Ты разве еще не понял? – Костыль смотрит на меня, как на приготовишку. – Ставки слишком высоки, так что возможны любые неожиданности. Все, спи, к обеду разбужу.
* * *
Ездить в броневагонах – то еще удовольствие. Сиденья узкие, жесткие, все скрипит, гремит, лампочка под потолком, забранная сеткой, не гаснет ни днем, ни ночью. Пахнет железом, порохом и гарью. Спать в таких условиях подобно пытке, но еще хуже бодрствовать – сидишь и тупо пялишься на крашенную зеленой краской перегородку или такую же унылую дверцу, ну или на своего попутчика. Собственно, именно от попутчика и зависит, получится скрасить дорогу или нет. Можно поиграть в кости, в карты, в «две палочки», сурганскую народную игру, чем-то похожую на настольные городки. Можно, в конце концов, просто поболтать «за жизнь», но Костыль в этом плане оказывается никчемным спутником. Он или спит, или сидит и молча смотрит перед собой. Робот Вертер какой-то.
Мы едем весь день, ужинаем, запивая тушенку и сухари кипятком, останавливаемся на каких-то промежуточных станциях. Наступает ночь, поезд продолжает свой забег на север. Ничего не происходит. Оно и к лучшему, конечно, но вынужденное безделье доводит меня до бешенства. Черт побери, если бы я знал, что все так обернется, взял бы с собой пару книг с Земли. Это, конечно, лишний груз, но зато было бы не так скучно.
В полночь Костыль коротко сообщает, что сейчас моя очередь дежурить, и засыпает. От нечего делать я пытаюсь вспомнить какие-нибудь песни или стихи про поезда, паровозы и железную дорогу.
На ум приходит гленмиллеровский «Поезд на Чатаннугу»:
Эй, друг, постой,
Здесь этот поезд на Чатаннугу?
Здесь! Здесь! Путь номер пять.
Друг, дай тебя мне обнять.
Мне по плечу
Поезд на Чатаннугу.
Есть на билет –
И сверху пара монет.
Из Пенсильвании ты отбыл где-то в три сорок пять,
В Балтиморе ты успел журнал дочитать,
Блюда в ресторане,
Пик твоих мечтаний –
Ветчина с яйцом, что ел ты в Керолайне.
Свистнет пару раз перед границей свисток,
Виски выпил, и Теннесси уже недалек.
Уголь весь заправить,
Чтобы ход не сбавить,
У-у… И в Чатаннуге ты, дружок!
Дальше я не помню, но память зачем-то выталкивает из глубин бессмысленную информацию о том, что американский городок Чатаннуга – побратим Нижнего Тагила.
А потом я вспоминаю тяжелое, жуткое стихотворение Смелякова «Паровозное кладбище»:
Кладбище паровозов.
Ржавые корпуса.
Трубы полны забвенья,
свинчены голоса.
Словно распад сознанья –
полосы и круги.
Грозные топки смерти.
Мертвые рычаги.
Градусники разбиты:
циферки да стекло –
мертвым не нужно мерить,
есть ли у них тепло.