Ах вот оно что! Немцы отходят! Танки, стреляя по КВ, отползают к лесу.
— Кирин! Заводи!
Механик-водитель включает двигатель. Работы двигателя не слышно.
— Кирин!.. Почему не заводишь?
— Порядок, товарищ лейтенант!
В Нефедьеве, куда ворвалась наша пехота, творится невообразимое.
Внимание лейтенанта Гудзя приковано к танкам, которые отходят к лесу. Туда же из деревни бегут немцы, бегут среди взрывов. Гудзь догадывается: это бьет батарея, видимо, та, которая ночью помогала танкистам выдвинуться к речке. Теперь батарея своим огнем сопровождала пехоту. Дым закрыл отползающие танки, и для КВ наступила пауза.
— Попить бы, — попросил Саблин.
— Поищи там флягу, — сказал Кирин, — где-то около тебя.
Лейтенант Гудзь вспоминает, что какую-то воду он лил на Саблина, приводя его в чувство. Фляга валялась под ногами среди гильз. Но она была пуста. Пить вдруг захотелось всем. Бой, судя по разрывам снарядов, перемещался на западную, отдаленную окраину деревни.
— Командир, командуй, — напомнил лейтенант Старых.
— Выгрузим гильзы.
Враз открыли три люка. Черными от копоти руками танкисты жадно хватали снег, запихивали в рот, жевали.
Лейтенант Гудзь первым принялся выбрасывать гильзы. Их подавал ему Саблин. Гильзы были горячие, как из печки. Не чувствуя ожогов, лейтенант хватал их и бросал на вспаханную снарядами луговину.
— Все! Загружаем! — крикнул Саблин.
Теперь они втроем — Гудзь, Саблин, Татарчук, — передавая друг другу, грузили боеприпасы, предусмотрительно спрятанные в ровике. По счастливой случайности ни один снаряд не угодил в боеприпасы, хотя слева и справа от ровика зияли дымящиеся воронки. На подмогу пытался было выбраться лейтенант Старых, но командир остановил его:
— Отдыхай.
Бой откатился, но не утих. Над головой оранжевыми шмелями летели трассирующие пули.
— По местам!
— А бочки, командир?
— Потом!
Лейтенант Гудзь хвалил артиллеристов. Это они дали возможность загрузиться и передохнуть.
Нефедьево пылало. По реке стлался тротиловый дым, забивал дыхание. Танкисты невольно думали: каково пехоте? Пехотинцы брели по мокрым снегам, простуженными глотками кричали «ура». За речкой их голоса сливались в протяжное эхо. А пушки били и били.
— Вперед!
КВ дернулся и, словно согревая себя после холодной ночи, пошел тяжело, как мамонт. Вот и деревня. Улица идет вверх, на площадь. По ней Кирин ведет машину, как по танкодрому, — здесь сплошные препятствия. Дым отлетает в сторону. Танк выскочил в поле. Немцы ударили из пушек.
От прямых попаданий снарядов КВ споткнулся, но не остановился. Обычно после удара снаряда двигатель глохнет. Но сейчас машина вела себя как живое существо, казалось, она понимала людей, и люди называли ее самыми нежными и ласковыми именами.