Ты быстро надел первое, что попалось под руку, и вышел из комнаты, стараясь не шуметь. Ты закрылся в ванной, чтобы освежиться и собраться с мыслями. Но чуть только ты попытался осторожно приоткрыть дверь и выскользнуть в коридор, как стокнулся нос к носу с ней; похоже, ей опять что-то было нужно от тебя. Ты сделал вид, что не видишь ее, как если бы она не существовала вовсе, и не сказал ни «привет», ни «как дела». А она посмотрела на тебя, как на сумасшедшего, хотя и не опасного.
— Извини, — сказала она. — Это моя вина.
— Да что ты говоришь. — Не останавливаясь, ты прошел к лестнице и стал спускаться с голивудским позерством — лучший Джонни Стронг на все времена.
Внизу, в столовой, ваши родители о чем-то оживленно разговаривали.
— Привет, — сказал ты, не обращаясь ни к кому в отдельности, и направился в кухню с намерением что-нибудь перекусить, хотя на самом деле аппетит у тебя совсем пропал.
Спустя несколько минут, так и не притронувшись к еде, ты вернулся в столовую и сел на диван.
— Ну что? — спросил ты. — Есть новости, которые вашему сыну не мешало бы знать?
На журнальном столике напротив дивана лежали какие-то документы, кажется, для сдачи в наем квартиры на улице Амфитеатра. Впрочем, мало-помалу ты догадался, что мама, женщина гиперактивная, решила не ждать, когда там кто-нибудь поселится, и переехать сюда. Это решение окрылило отца, и он летал по комнате, как престарелый Купидон. Что касается тебя, ты тысячу раз предпочел бы быть тем самым чертовым жильцом и жить в одиночестве, как поэты-романтики прошлого, чем оказаться под одной крышей с ненавистной актриской по имени Сельваджа.
И тут как раз эта самая комедиантка заглянула в дверь.
— Пошли, Джонни? — обратилась она к тебе.
— Пошли куда?
— Прогуляться, — как ни в чем не бывало сказала она, пожимая плечами. — Здесь до обеда делать нечего.
И ты, вместо того чтобы послать ее ко всем чертям или запустить ей в голову цветочным горшком, взял свой сотовый, портмоне и вышел в сопровождении комедиантки и таинственного Джеппетто, который совершенно очевидно превалировал в твоей раздвоенной личности и управлял по своему хотению натренированным телом покорителя водных дорожек. Ты злился на себя, на весь мир и особенно на Сельваджу, которой всякий раз удавалось легко подчинять себе своего холопа, которым ты в сущности и был.
Словом, ты решил сводить ее в сад Джусти, и после небольшой поездки все в той же французской колымаге вы зашли в парк, не говоря ни слова. Актриска сразу же стала восхищаться прелестями пейзажа, особенностями итальянского сада, зелеными лабиринтами, идеально подстриженными умелыми руками, останавливалась, чтобы полюбоваться на статуи, а ты молчал. Ни слова. Ни жеста. Молчал как партизан.