Я уже собрался было уходить, когда мне сообщили, что меня просит к телефону сеньор Перес.
— Что случилось? — спросил я. — Я жду уже два часа.
— Собрание все еще не закончилось. Оно проходит очень бурно. Не ждите меня, я сам приеду к вам в гостиницу и расскажу обо всем.
— Плохие новости? Каковы результаты?
— Баланс прекрасен. Я все сообщу вам, но позднее. Пришлось претерпеть немало неприятностей, и теперь не все еще кончено. Сейчас выступает дон Диего. Вы же знаете, наша страна — страна ораторов!
Собранию, по всей видимости, конца не было видно. Пробило пять часов вечера: Перес вновь позвонил мне в гостиницу, где я продолжал оставаться в полном неведении о том, что происходило за стенами «Ла Сентраль».
— Сейчас выступает Фриц. Как только он закончит, я немедленно направляюсь к вам. Я ужасно устал, страшно голоден. Все это ужасно.
— Что «это»?
— Не могу сейчас ничего сказать. Ждите меня.
Через полчаса вновь зазвонил телефон. Это была Ольга! Я сразу узнал ее голос, но сделал вид, что не имею представления, с кем говорю:
— Ольга? Какая Ольга?
— Ольга, маникюрша из салона «Прадо». Я хотела узнать, придете ли вы сегодня? Ждать мне вас? Ведь сегодня среда.
— Нет, я не могу.
— Хорошо. Всего лучшего, — только и сказала она.
Наконец около шести примчался Перес, взволнованный и потный.
— Нас вымели!
— Как так? — спросил я, холодея от ужаса.
— Нам не позволили голосовать за вас.
— Почему же?
— Дайте мне что-нибудь перехватить, и я все расскажу. Разговор долгий.
Мы сели за стол, и Перес, взяв стакан с виски, начал свой рассказ:
— Фриц сегодня играл, как настоящий артист! Вчера он послал корзину цветов супруге Лаинеса, а сегодня Лаинес, когда мы входили в зал совещания, сказал мне — он ведь прекрасно знает, что такое Фриц: «Мне кажется, этот букет скрывает не один шип. Фриц что-то задумал». Прибыв на собрание, — продолжал, захлебываясь, Перес, — мы все представили свои полномочия. Я предъявил вашу доверенность, ее приняли без всяких оговорок. Вначале, как положено, был утвержден отчет, затем зачитан баланс года. Дело уже шло к голосованию, когда слово взял Вильясеньор, небезызвестный вам политик. Я подумал, к чему бы это? — и подошел к столу секретаря, чтобы посмотреть, кого представляет Вильясеньор и сколькими акциями располагает он лично. В книге акционеров за ним значились всего три акции, купленные за шесть дней до собрания. Тогда я посчитал, что он прибыл сюда, чтобы «толкнуть» очередную речь, и собрался выслушать его со вниманием. Дело в том, что если появляется такого рода тип, у которого в кармане всего две-три акции, значит, он будет излагать чей-то план. Так вот, речь Вильясеньора была контратакой Фрица против нас, причем придуманной едва ли не лучше, чем наша собственная.