Доктор Фаусто, с которым я поделился происшедшим, прервал меня веселым смехом:
— Я и не думал, что вы так сильно влюблены. Придется еще раз попытаться…
Но я не осмеливался. Я боялся. Боялся потерять тот единственный источник любви и нежности, которым стала для меня Ольга.
Накануне рождества я даже не стал поздравлять ее, просто вручил ей подарок. Мы покатались на машине, как это было уже много раз. Я поцеловал ее, всеми силами стараясь не вспоминать о неудавшемся «благотворительном базаре для бедных детишек». Я даже не предложил Ольге, а это следовало бы сделать, выпить вместе бутылку шампанского. Я не мог вспоминать о том поцелуе с вином во рту, чему она научилась якобы по фильмам.
Ольга же незаметно, но настойчиво пыталась выяснить, куда я отправляюсь в этот вечер.
— Ты сегодня идешь в «Люкс»? А где он находится?
Я ответил, но она продолжала:
— Да, там всегда был отель, но он назывался по-другому.
— Прежде это был отель «Линц». Пришлось хозяевам изменить название.
— Почему?
— Потому что «Линц» — типично немецкое слово, а теперь все немецкое запрещено. Чтобы название звучало похоже, но ближе к испанскому, перекрестили в «Люкс».
— Отель принадлежит немцу?
— Да.
— И там всегда много народа?
— Думаю, что до войны у него была более обширная клиентура. Но сейчас с ним происходит то же, что со всеми отелями и ресторанами, принадлежащими немцам. Люди испытывают страх перед всем немецким, так что отели пустуют.
— Значит, туда никто почти не ходит?
— Нет. Только те немцы, которые попали в «черные списки». Нам нечего более терять.
Я говорил все это вполне искренне. Я был уверен, что занесение в проклятые списки навсегда оставит свой след. К своим соотечественникам, значащимся в том же списке, я испытывал солидарность, подобную той. которое вызывают в осужденном позорные полосы на одежде каторжника.
Мы поговорили о многом, даже о наших планах на будущее. Вдруг Ольга, без всякой связи со сказанным, произнесла:
— Знаешь, чего я хочу? Провести ночь вместе. Но только всю ночь, чтобы чувствовать себя как муж и жена…
— Да, да, непременно, — ответил я ей в полной растерянности. А вдруг постыдная сцена повторится?..
В тот грустный рождественский ужин мне не давала покоя еще одна мысль: презентовал ли Перес своей супруге лошадь, о чем я намекал ему, или же она все-таки решилась отдаться другому мужчине?
На следующее утро я отправился вручить супругам Перес традиционный подарок, однако дома никого не оказалось. С настойчивостью, которая должна была показаться служанке подозрительной, я стал выяснять, находятся ли они в городе или выехали, но женщина ничего не могла толком ответить. Если их не было в городе, значит, Перес принял к сведению мои намеки и, возможно, уже обследовал вместе с Мерседес конюшни в поисках скакуна. Поскольку мне было известно состояние его дел, я не сомневался, что покупка чистокровной лошади не составляет для Переса никаких материальных затруднений. Как и все представители Ла Кабреры в этот год — решающий год войны, — Перес получал колоссальные прибыли. Кастаньеда называл операции Переса cornering the market