В любом случае у Марелли алиби, в день убийства он был в другом театре. Комиссар быстро набросал записку и вызвал Майоне.
— Позвони в полицейское управление Милана и проверь, был ли Марелли двадцать пятого числа в Ла Скала. Синьора Вецци здесь?
— Да, комиссар. Она ни на секунду не подняла вуаль, не сказала ни слова. Сидит очень прямо, даже не смотрит по сторонам. По правде говоря, мне от этого немного не по себе. Пригласить ее?
— Да, пригласи. А потом, если хочешь, можешь идти домой, думаю, на сегодня все.
— Хорошо, комиссар. Только я бы подождал, пока вы закончите говорить с синьорой, вдруг вам что-то понадобится.
Ричарди вышел встречать синьору Вецци на порог кабинета, как говорят французы, положение обязывает. Поэтому имел возможность увидеть, как она шла к его двери от начала коридора, где устроена маленькая гостиная для ожидающих. Высокого роста, в черном пальто с меховым воротником и черной шляпе с вуалью, которая скрывала ее лицо. Под одеждой угадывалось пышное тело, но походка была упругой, уверенной и легкой. Она шла так, словно в любую минуту могла без труда убежать отсюда.
На мгновение она остановилась перед комиссаром и слегка наклонила голову. Ричарди почувствовал, что она многозначительно смотрит на него из-под вуали, и отступил в сторону, пропуская ее. Предложил ей стул и, когда она села, обошел вокруг письменного стола и тоже сел. Комнату наполнил пряный лесной запах.
Мгновение женщина оставалась неподвижной. Потом она медленным решительным движением подняла руки к шляпе и сняла ее. Лицо с правильными чертами, светлая кожа. Легкий слой помады подчеркивал сочность ее полных губ. Глаза большие и черные, нос прямой, чуть-чуть длинноватый. Форма лица — безупречный овал, на подбородке ямочка. Синьора Ливия Лукани, теперь вдова Вецци, была очень красива и знала это. Она с любопытством смотрела на комиссара, он оказался совсем не таким, как она ожидала.
Ричарди, скрестив руки перед собой, внимательно смотрел ей в лицо ничего не выражающими глазами. Он пытался понять, какое чувство отражается в ее полном достоинства взгляде. Возможно, гордость, отзвук горя. Но это горе — не смерть мужа, скорее что-то давнее. Иногда комиссар предпочитал иметь дело с мертвецами. Они говорят всегда одно и то же, но хотя бы говорят. А живые люди глядят на тебя, и ты не знаешь, что они при этом думают, особенно женщины.
Пролетело всего несколько секунд, но комиссару показалось, что прошло больше времени. Он наконец заговорил:
— Синьора, прежде всего, приношу вам соболезнования от себя лично и от сотрудников управления. Я хочу, чтобы вы знали, мы сделаем все возможное, чтобы виновник преступления был наказан.