— Ну как, фейсом в грязь не ударил? — спросил Кузуб.
— А это что? — ткнула пальчиком в значок Наташа. — Это тебе вместо джинсов дали?
Но Дима в прежнюю игру не включился.
— Балда! — бросил он с чувством. — Много ты понимаешь! — И примолк, разглядывая латинские буквы. — Про джинсы начисто забыл. Вылетели из головы джинсы.
— Кстати, пока я не забыл, — шевельнулся молчавший до сих пор Сашка Матусевич, склонился к Диме. — Хаву, Юрку Чашникова, знаешь? Так он хвастался, что знаком с одной бабой — у нее целая партия белых. Так он сказал.
— Правда? — обрадовался Дима. — А где его найти?
Чашникова Дима встретил у винного магазина уже под вечер, когда начинало темнеть. Хава был весел, дружески обнял за плечо, закричал бесцеремонно на всю улицу:
— О чем ты говоришь, Мавр! Конечно, достанем! Правда, Яшка?
Яшка тоже был здесь и тоже ухмылялся, хотя оба были еще совершенно трезвые.
— Вмажешь с нами? Угощаем.
— Может, съездим сначала? — не очень уверенно сказал Дима.
— Ты что?! Сказали же — вмажем и сразу поедем! Двенадцать рублей сегодня заработали. Спасибо, дед! — это уже мужчине, что вынес из магазина загруженный мешок-пакет.
Саковичи ужинали. То есть ужинали Михаил Павлович, жена его, Венера Андреевна, и восьмилетний сын их Коленька, а Сергей — одевался. Они сидели в гостиной за столом, пили чай, а Сергей в рубашке и плавках, с голыми, голенастыми ногами, протискивался мимо отца за спинкой стула. Здесь в ящиках мебельной стенки лежало его белье, потому что это была по совместительству его комната, здесь, в гостиной, Сергей на диване спал и здесь занимался. Теперь на темном, полированном столе лежали мельхиоровые ложки и ножи, бумажные салфетки, а вокруг по комнате, на диване, на свободном стуле и даже на телевизоре — вещи Сергея. Больше всего Венеру Андреевну раздражали кеды — Сергей нацепил их вместо домашних тапок и шлепал при каждом шаге, надеть по-человечески потому что поленился, всунул ноги как попало, смял задники. Метались и шуршали по полу длинные шнурки.
Досталось, однако, не пасынку, а Коленьке: шлепок.
— Убери руку! — голос едва не срывается на крик.
Мальчишка пригнулся, облизнул вымазанные кремом пальцы и захныкал. Не в полную силу, а так, на всякий случай.
Оторвался от газеты Михаил Павлович, оглядел свое семейство: маленький Коля уставился в тарелку, Сергей в зеркало, а жена — в глаза — пристальным взглядом, который тотчас, едва поднял Михаил Павлович голову, сменился безразличием, скользнул куда-то дальше, растворился в пространстве.
— Составил я, Верочка, розу ветров, — сказал он тогда, неловко поерзав, — в декабре ветер дует в нашу сторону пятнадцать процентов от общего времени наблюдений, а в июле обратная картина — вся гарь сюда…