Днем 4 августа, примерно в тот же час, когда Бетман зачитывал свое обращение к рейхстагу, а Вивиани выступал в палате депутатов, Асквит объявил палате общин о получении послания, «собственноручно подписанного его величеством». Спикер встал со своего места, а члены парламента обнажили головы, пока оглашалась «Прокламация о мобилизации». Затем Асквит, держа слегка дрожащей рукой копию отпечатанного на машинке ультиматума, зачитал его. Этот документ только что телеграфом был отправлен в Германию. На скамьях парламентариев раздался одобрительный гул, когда Асквит дошел до слов: «удовлетворительный ответ в полночь».
Оставалось лишь подождать до полуночи (11 часов по английскому времени). В девять часов из перехваченной и расшифрованной телеграммы из Берлина правительство узнало о том, что Германия будет считать себя в состоянии войны с Англией с того момента, когда посол потребует свой паспорт. Поспешно собравшись на новое заседание, министры долго спорили, объявить войну немедленно или дождаться истечения срока ультиматума. Решили ждать. В тишине, погрузившись в свои мысли, они сидели вокруг зеленого стола в плохо освещенном зале для заседаний, как будто чувствуя тени тех, кто в столь же роковые минуты истории за много лет до них собирался в этой комнате. Все глаза были устремлены на часы, стрелки которых приближались к решающему часу. «Бом!» — раздался первый из одиннадцати ударов Биг Бена, и каждый из них отдавался в сердце Ллойд Джорджа, склонного, как все кельты, к мелодраме, ударами судьбы: «Рок, рок, рок!»
Через двадцать минут была отправлена телеграмма военным: «Война, Германия, действуйте». Где и как должна была действовать армия, по-прежнему оставалось нерешенным. Этот вопрос был оставлен на усмотрение Военного совета, назначенного на следующий день. Британское правительство отправилось спать, объявив войну, но не став от этого воинственнее.
На другой день штурмом Льежа началось первое сражение войны. Как написал в этот день Мольтке Конраду фон Хётцендорфу, Европа вступала в «борьбу, которая определит ход истории на последующие сто лет».