Йен снял сюртук и, как и ожидалось, Кентербери побелел, как простыня.
– Ты не выносишь даже вида крови на моей рубашке, Кентербери.
– Я полон решимости, сэр.
– И что эта решимость дает тебе, старина?
– Я убирал комнату после смерти вашей матери, сэр.
Йен замер. Он никогда не задумывался о том, кому досталась эта работа. К тому времени у них в доме не осталось ни одной горничной.
Только Кентербери.
– Так ты и похороны ее видел тоже, да? – И все другие подробности, о которых Йен никогда не думал, потому что был тогда ребенком.
– Да, сэр.
– Тебе известно, почему она… – Йен с трудом подбирал слова, как будто опять превратился в того семилетнего мальчика. – Почему она сделала это? Она оставила записку? У тебя были какие-то подозрения?
Кентербери приблизился к Йену, жестом показал, чтобы тот сел, и помог ему снять рубашку. Губы дворецкого были плотно сжаты, но сам он держался и сознания не терял.
– Она не в первый раз пыталась это сделать, сэр.
– Что? – вздрогнул от неожиданности Йен. – Я такого не припомню.
– Ваши родители скрывали от вас правду.
Это была больная тема для обсуждения, но Йен вдруг понял, что должен это знать.
– Когда? Когда она пыталась это сделать?
– За несколько лет до смерти вашего отца.
– То есть она пыталась совершить самоубийство, пока еще был жив отец? Пока у нее еще имелся дом? И прислуга?
– Да, сэр. – Руки у Кентербери были холодными, но действовали решительно и твердо.
Йен молча уставился на безупречно начищенные туфли Кентербери, когда на него обрушился скрытый смысл произошедшего. Дело было не в том, что они лишились всего. Отца. Богатства. Защищенности. Вина, которую Йен носил в себе, медленно растворилась. Мать не бросала его. Она была больна, а он не знал этого.
– Почему ты преследовал меня все те годы? – Йен поморщился, когда Кентербери зафиксировал повязку. – Почему сегодня вечером оставил для меня окно отрытым?
Кентербери поднял окровавленную рубашку Йена и бросил ее в камин. Только избавившись от нее, он рухнул в кресло, как будто ноги больше не держали его.
– Потому что вы были хорошим парнем, сэр.
– Очень плохо, что это больше не так.
– Нет, сэр, теперь вы – настоящий мужчина.
Пожалуй, это являлось некоторым преувеличением, но с этой минуты Йен будет делать все возможное, чтобы убедиться: Джулиана и Кентербери именно так и думают о нем.