Припомнив расположение деревни, я скоро обнаружил, что целые две площадки с окружающими их хижинами обратились в пустырь. Площадки заросли травою, а на развалинах хижин рос кустарник. На мои вопросы мне объяснили, что из туземцев, живших в этих хижинах, одни перемерли, а другие выселились.
Сообразно с моими инструкциями, данными при отъезде в 1877 году, все девушки и молодые женщины были удалены; оставалось только несколько безобразных старух. Помня также мои советы, туземцы явились не только без оружия, но даже и без малейшего украшения. Вид их поэтому был сегодня довольно мизерный (дикие без украшений, лохматые, напоминают одетого в лохмотья европейца), тем более, что почти вся молодежь отсутствовала. Одни находились в Богатим по случаю происходившего там большого «ая» и «муна» (празднеств), другие, вероятно, были в лесу, охраняя женщин.
Мой старый приятель Саул рассказал мне длинную историю о «тамо-инглис» (вероятно, экспедиции шхуны «Dove»), затем о приходе в Гарагасси «абадам Маклай» (брата Маклая), как они, вероятно, назвали Ромильи.
Вспомнив, что я еще не видел Туя, я прервал разговор вопросом о нем.
— Туй муэн-сен (Туй умер), — ответил мне Саул.
Я очень пожалел о моем старом приятеле.
Я оставил туземцев Бонгу в большом волнении, объявив, что приведу им быка, корову, козла и коз. Все повторяли за мной имена этих животных; все хотели их видеть сейчас же.
Я объяснил, что для приведенного скота надо построить изгородь, чтобы он не разбежался. Туземцы много говорили, и никто не принимался за дело.
Деревня Карепупа на южном берегу Новой Гвинеи.
Сказав, что я приведу быка, корову и коз к заходу солнца, я направился к тому месту, где в 1876—1877 годах стоял мой дом. Придя туда, я почти не узнал местности. Под большими деревьями, которые некогда окружали мой дом, рос теперь всюду густой кустарник; только местами изредка проглядывали между зеленью посаженные мною кокосовые пальмы, бананы и множество дынного дерева[23], которое поднималось высокими стволами значительной толщины. Вместо широких дорожек, содержавшихся всегда в большой чистоте, около моей хижины оказались теперь две-три тропинки, по которым можно было пробраться только с трудом. Я пошел прямо туда, где прежде стоял дом. Между кустами я нашел полдюжины еще стоявших свай, и это было все.
Припоминая, с какими хлопотами я строил себе дом, с, каким терпением я разводил плантацию, мне трудно верилось, что каких-нибудь пяти-шести лет было достаточно, чтобы превратить все в глухой уголок густого леса. Это был пример роскошного плодородия почвы.