Твои веки как будто опущены были
во всю твою жизнь,
И все, что ты делал, к тебе обернулось
насмешкой, —
Твои знания, барыши и заботы.
Но посмешище это — не ты.
Там, под спудом жалких мыслишек и чувств,
затаился ты — Настоящий.
И я вижу тебя там, где никто не увидел тебя…
— Вы хотите уничтожить личность со всем ее своеобразием, с недостатками… ошибками… выработать некий стандарт добродетельного человека…
— Замолчи! — крикнул Шугаев и ударил кулаком по земле, чтобы разрядить ярость, сдавившую его сердце.
Он молчал несколько минут, тяжело дыша.
— Ты враг общества!
Протасов криво улыбнулся.
— Да, враг! После того, как мы уничтожили паразитов-помещиков, купцов, фабрикантов, банкиров, кулаков, — ты наш главный враг… себялюбец, ржавчина, разъедающая стальные крепления нашего мира…
— А вода-то прибывает, — сказал Коля Смирнов, подходя к костру.
— Как… прибывает? — переспросил Шугаев, еще не придя в себя от волнения, и вдруг увидел, что куст, к которому вчера привязывали лодку, весь в воде.
Надвигались сумерки. И Шугаев вспомнил, что островок, который облюбовал себе Владимир вчера, едва поднимался над водой, — это был бугор с остатками стога.
Вчера вода шла на убыль и, уходя, оставляла на берегу сухие камышинки, прутики, корни аира, похожие на толстых змей. Теперь все это смыла подступившая к острову вода, и Владимир видел, как ползла она к нему медленно, но неотвратимо, заглатывая в свою черную пасть крохотный кусочек земли, на котором он сидел.
Утром, сойдя с лодки, он прошел на островок по вязкой, покрытой илом земле, оставляя глубокие следы. Теперь вода залила их, и остался лишь один глубокий отпечаток его сапога с оттиском железной пластинки на каблуке. Но вода уже подбиралась и к этому последнему следу его на рыжей глине. И, увидев это, Владимир почувствовал холодок, пробежавший по спине.
Увлекшись охотой, он не заметил, что вода стала прибывать. Видимо, где-то в верховьях Днепра прошли сильные дожди. Владимиру было удобно сидеть в шалаше, который он устроил на жердях, оставшихся от прошлогоднего стога. В отверстие между веточками, прикрытыми сеном, он видел подсадную утку, сидевшую на деревянном кружке, и синеватую каемку леса на горизонте. До леса было километра три, и все это было залито вешней водой, лишь кое-где торчали кусты, да вправо, на расстоянии метров четырехсот, на Лебедином острове, темнел сарай, и там поднимался кверху дымок костра.
Уже перед вечером подлетел селезень, и Владимир убил его, а когда вылез из шалаша, чтобы достать птицу, увидел последний свой след на земле, к которому подползала черная вода. Владимир окинул взглядом безбрежный разлив, надеясь увидеть лодку и знакомую фигуру Тимофея, но увидел лишь вдали сухую старую ветлу.