Тимофей купил две бутылки водки, насыпал в мешок картофеля, положил туда же каравай ржаного хлеба и уже собрался в путь, к разливу, где стояла лодка, но тут жена внесла миску с солеными рыжиками, и от них пошел по избе такой аромат, что Тимофей не устоял, откупорил бутылку. Он выпил стакан водки, съел всю миску рыжиков, едва добрался до кровати и мгновенно захрапел.
Уже в сумерки его разбудила жена. Тимофей взвалил мешок на спину и зашагал к разливу. Голова сильно болела, и ноги цеплялись за корни. Тимофей решил подкрепиться. Он присел, выпил и, закусив хлебом, пошел дальше. Теперь ноги двигались веселей.
— Ничего, потерпит, — думал он вслух о Владимире.
Но скоро Тимофей почувствовал, что ноги опять стали заплетаться, и он опять подкрепился.
— Водка слабая, не то что коньяк, — вслух размышлял он, вспоминая, как перед весной к нему приехал на автомобиле какой-то в больших очках и сказал, что Борис Протасов — его друг и что по его совету приехал поохотиться.
Назвался он Иваном Фомичом, прожил дня три, все бродил безустали по лесу, а на привалах угощал коньяком такой крепости, что у Тимофея захватывало дух и утром он долго не мог проснуться. «Вот это был коньяк!» — вспоминал Тимофей. Охотник оказался на редкость щедрый: уезжая, он дал пятьсот рублей и обещался еще раз приехать. Говорил Иван Фомич мало, а все расспрашивал: хороши ли здесь дороги и куда можно проехать на машине, потом вынул карту и пометил шоссе, которое только недавно провели, а на карте еще не обозначили…
Уж стемнело, когда Тимофей вышел к разливу. Прежде чем отправиться в путь, он еще раз хлебнул из горлышка бутылки. Он пил, чтобы заглушить страх, который всегда подступал к нему, когда он вспоминал о Шугаеве. Даже сейчас, в темноте, Тимофей видел пронизывающие голубые его глаза, которые говорили: «Я все знаю. Я знаю, Тимофей, что ты стрелял в меня в ту далекую осеннюю ночь… Знаю, что ты мучаешься, потому что я не сделал тебе никакого зла, а стрелял ты в меня потому, что тебя купили за две бутылки водки враги». Следователь добрался по следам Тимофея до лесной его сторожки, но Шугаев сказал: «Дегтяревы не могут быть врагами советской власти».
И вот десять лет Тимофей живет в страхе перед этим добрым ко всем человеком и не может взглянуть в его голубые глаза, но тянет взглянуть, как тянет человека в пропасть. Знает он или не знает? Если знает, то чего же молчит десять лет? А если не знает, то чего так пристально смотрит в упор своими пронизывающими глазами?
Лодка ткнулась в куст и завертелась на быстрине. Тимофей оглянулся, но не узнал места. Он повернул лодку направо, наугад, но снова попал в кусты.