— Найди… воду, — бормотал он в бреду. — А мы, так и быть, вернем…
— Что ты, Игнатушка? Тебе пить надо?
Кто-то гладил его по щекам, в голосе слышалась тревога.
Он открыл глаза.
Влажная салфетка обтерла его губы, щеки, лоб. Игнат вздохнул, закашлялся. Тело мотнуло в сторону, и он ухватился за сидящую рядом Марьяну.
— Они обещали, — прохрипел Игнат. — Только я знаю, что мертвых не вернуть.
— Какие там мертвые, о живых думать надо! — отозвался из-за руля Витольд.
Машину снова тряхнуло на ухабах. Цепляясь за Марьяну, Игнат приподнялся на сиденье.
— Едем, что ли? — спросил он.
— Едем, едем, — басовито пророкотал Витольд. — Ты как, продержишься?
— Продержусь.
Игнат попробовал распрямиться, спину тотчас обожгло накатившей волной боли. Он закусил губу, стараясь удержаться в поминутно трясущейся и прыгающей на ухабах кабине, искоса глянул в окно. Из-под гусениц вездехода взметало снежные вихри, но сквозь белую пелену Игнат увидел тянущийся по обеим сторонам бурелом.
Он был сложен не из бревен даже — из цельных деревьев, и у основания можно было разглядеть сосны толщиной чуть ли не в полторы сажени. Чем выше, тем тоньше и моложе становились сосны, а на самом верху торчал острый частокол обломанных сучьев. Бурелом был неодинаковой высоты, кое-где обветшал и просел, а в некоторых местах и вовсе зияли прорехи. Но, увидев его воочию, Игнат ни на миг не усомнился — это было творение рук человеческих.
Давным-давно, возможно, еще в досумеречную эпоху, кто-то выложил эти крепостные стены, будто отгородил Игнатов мир от чего-то неведомого и страшного. И в памяти тотчас всплыли все слышанные раньше легенды о болотных чудовищах, о поросших мхом лесных людях, и о многом, многом другом.
"Не дошли чистильщики до бурелома, — сразу вспомнились слова деда Ермолки. — Даже до бучила не дошли… Не оттого ли, что дальше им ход заказан был? И не оттуда ли приходила навь?"
Игнат почувствовал, как на смену горячей волны пришла волна ледяного страха, и он инстинктивно сжал Марьянову руку. Та спросила взволнованно:
— Худо, Игнат?
Он неопределенно мотнул головой.
— Эх, ребятки, держитесь крепче! — подал голос Витольд. — Сейчас с дороги свернем.
Внедорожник качнуло, подбросило на очередном ухабе. Мелькнули и пропали в окне стены рукотворного бурелома, машина нырнула в густой ельник, и ветки принялись наотмашь хлестать по крыше и стеклам.
— Поторопился немного, — в сердцах произнес Витольд. — Раньше времени свернул, что ли. Ну да ничего. Сейчас на колею выйдем.
Двигатель взревел, гусеницы давили хрустящие сучья и вывороченный бурей молодняк. Игнат повалился на Марьяну, та ухватилась за него, и обоих мотало из стороны в сторону, как горошины в кипящем бульоне. Внедорожник упрямо перевалил через овраг, потом напоролся на особенно толстый и острый сук, и что-то с мучительным треском лопнуло под днищем машины. Ребят подбросило, и Игнат больно стукнулся макушкой о потолок. Потом, падая, ударился спиной о край сиденья. Ему показалось, что внутри разорвалась небольшая бомба. Ударная волна прокатилась по всему организму, разлетевшиеся осколки вонзились в легкие, и на какое-то время Игнат перестал дышать. Затем темная пелена перед глазами стала опадать, голова проясняться, но щеки почему-то горели страшно. И, разлепив ресницы, Игнат обнаружил, что это Марьяна натирает его лицо свежевыпавшим снегом.