— Уж два часа пополудни, а все не едем. Задерживаемся, что ли?
Игнат вспомнил, что у него тоже есть часы, и вынул их из кармана. Блеснула посеребренная крышка с причудливо выгравированным узором. Игнат откинул ее щелчком ногтя и уведомил всех:
— До двух еще пять минут, деда. Если, конечно, мои не врут…
И замолчал, застыл на месте, почувствовав, что в вагоне отчего-то стало на несколько градусов холоднее. В животе заныло, скрутило узлом внутренности от нахлынувшего страха. Потому что на крышке часов Игнат увидел другую гравировку — птицу с человечьей головой, увенчанную короной. То самое изображение, что встретилось ему в жилище ведьмы, и вензель с которого в точности повторял рисунок на металлическом амулете, подаренном чертом.
"Часам этим сноса не будет", — вспомнились Сенькины слова.
Руки Игната задрожали. Он не сразу почувствовал, как Марьяна настойчиво теребит его за плечо.
— Что с тобой, Игнаш? В порядке? — взволнованно спрашивала она.
Игнат сглотнул вставший в горле ком, согласно опустил отяжелевшую голову.
— В… порядке, — с запинкой ответил он.
И захлопнул крышку. В висках дробными молоточками стучал пульс.
Мимо прошла молоденькая проводница, с просьбой к провожающим освободить вагоны. Игнат отвернулся в окно, пытаясь справиться с внутренним волнением, и увидел, как мимо прошмыгнула знакомая рыжеволосая голова.
"Батя мой сказал, что откуда достал их, там много диковинок".
Игнат привстал со своего места, но в окне уже никого не было. Марьяна взяла его за руку, и, неправильно истолковав его порыв, произнесла мягко:
— Не волнуйся, теперь у нас с тобой все будет хорошо.
— Да, — сказал он, и выпростал свою руку. — Будет.
И шагнул в проход. Марьяна потянулась следом, крикнула:
— Куда ты?
— Я сейчас, — отозвался Игнат, продираясь через выставленные ноги и сваленные в кучу, еще не разобранные тюки. — Мне надо… догнать того мальчика.
— Какого мальчика? Поезд уже отходит!
Он остановился в проходе, растерянно оглянулся через плечо. Марьяна стояла, прижав к груди ладони, глядя на Игната широко распахнутыми, оторопевшими глазами, темная коса лежала на плечах мертвой змеей.
— Ты меня прости, Марьян, — мягко произнес он. — Виноват я перед тобой, только перед другой я виноват еще больше. Не могу я с тобой поехать сейчас…
— Как же так… — прошептала она, и застыла, воплощение растерянности и скорби.
Такой в последний раз и запомнил ее Игнат.
— Я тебя найду! — прокричал он, соскакивая на перрон. — Обязательно найду, слышишь? Прощай и не держи на меня зла!
Локомотив взревел, как раненый зверь. Ударил в небо крученый дымный столб, окутал Игната серым туманом. Туман поглотил и перрон, и поезд, уносящий в своем теплом нутре растерянную, застывшую статуей Марьяну. Все это казалось теперь неважным.