— Будто погружаюсь в какой-то вязкий кошмарный сон. А вы?
Секунд десять она молчала, а потом медленно-медленно, словно во сне, произнесла:
— Я чувствую себя так, будто бы давно уже умерла и стала лишь одним из звуков этой мелодии. Когда она играет, я только и делаю, что жду своего часа, точнее своего мига, чтобы прозвучать. А еще я чувствую, что эта мелодия ведет меня за собой… ведет куда-то далеко-далеко в иной… загадочный мир.
Вот это было точно, из этой мелодии будто протягивалась некая нить, теряющаяся где-то далеко-далеко, в каком-то кошмарном месте, из которого нет выхода.
— Это какая-то жуткая музыка, давайте уж лучше без нее.
— Как скажете. — Она закрыла шкатулку и снова убрала ее в шкаф.
— Скажите, а вам она нравится? Эта мелодия.
— Глупый вопрос.
— Почему?
— Скажите, а вам нравится ваше дыхание? Нравится биение вашего сердца?
— Это слово здесь неприменимо.
— Вот именно.
Минут пятнадцать мы сидели молча, потом я предпринял еще одну попытку до нее достучаться.
— Скажите, почему у вас нет ни одной живой розы в комнате, одни искусственные?
— А какой мне прок от живых?
— Они цветут, дышат, наполняют комнату жизнью.
— Зато мои никогда не увянут.
— Но ваши тряпичные розы никогда не будут пахнуть.
— Я могу побрызгать их духами, и они будут пахнуть ничуть не хуже живых. А кроме того, они никогда не поранят мне пальцы своими дрянными шипами.
Вечером, как мы и договаривались, она провела меня к шкафу, в котором я прятался прошлой ночью. На всякий случай я все-таки подошел к входной двери в шатер и дернул за ручку. Дверь была заперта.
— Я же вам говорила, — голос ее был строгим, но глаза смотрели сочувственно.
— Хотелось все же попробовать.
— Прячьтесь. И сидите там тише мыши!
— Хорошо.
Я подошел к шкафу, открыл дверь и залез в него, как прошлой ночью. Коломбина прислонила указательный палец к губам, призывая меня к тишине, и ушла. В темноте я видел, как удаляются от меня ее стройные, обтянутые пестрой тканью ноги.
Без пяти двенадцать, когда я уже вдоволь «насладился» сидением в шкафу и, как следствие, болью в затекшей спине и шее, появился Человек в Маске. Он будто выплыл из тьмы. И едва я его увидел, сердце мое забилось в сто раз быстрее, желудок заныл, а во рту пересохло. Казалось, я увидел самого дьявола.
Между тем он прошел до того места, где стоял вчера ночью, и трижды хлопнул в ладоши. Зажегся свет. Часы пробили двенадцать. Из коридора начали приходить Арлекины и Коломбины. Все они — и мужчины и женщины — были примерно одного роста, и все очень хороши собой. Однако по-настоящему меня интересовала только одна Коломбина, та, что укрыла меня в своей комнате и кормила обедом. Она пришла одной из последних. Всё в том же костюме, ослепительно красивая и невыносимо загадочная. Почти сразу к ней подошел Арлекин. Он был отлично сложен, и лицо его в целом было довольно симпатичным, но мне казалось, что он недостоин ее, недостоин моей Коломбины, с которой хотелось танцевать мне. Да, именно так, я хотел обнять ее, прижать к себе, вдохнуть приятный карамельный запах и закружить ее в танце.