— Мики! — приглушенным голосом позвал я и потряс его за плечо. — Мики, проснись!
— А-а? — Мики повернулся, уставился на меня и сонно заморгал. — Что такое?
— Надо мотать отсюда, — сказал я.
— Не понимаю, чего ради. Разве тут плохо?
— Неплохо, только тут творится неладное.
— Скажи, когда смеяться, — промямлил он, — и я посмеюсь.
— Не будь ослом! — яростно встряхнув его, рявкнул я.
— Ладно, ладно, — недовольно проворчал он, слезая с кровати. — Что случилось?
Рассказав ему об увиденном, я добавил:
— Надо попробовать дознаться, откуда едут эти грузовики и что они везут. А времени у нас мало.
Я уже надел форменку и теперь обувался.
— А может, это бедную пехоту на ночные маневры повезли? — бестолково произнес Мики. — Он никак не мог проснуться.
Я подошел к окну. Высота была футов двадцать, внизу твердый грунт, но плющ казался довольно прочным. Единственная трудность — решетка. Прутья были гораздо толще, чем обычно в детской. Более того, при ближайшем рассмотрении оказалось, что они не привинчены к оконной раме, а замурованы в глубокие гнезда. Складным ножом я соскреб краску и внимательно изучил цемент. Он был не совсем свежий, но наверняка гораздо моложе рамы.
И в этот миг шоры упали с моих глаз. Окно забрано решеткой вовсе не потому, что комната когда-то служила детской. И не потому заперли дверь, что мы здорово смахивали на отпетых субчиков. Просто наш старик — вовсе не тот, за кого себя выдает.
Я изо всех сил рванул прутья, но они даже не дрогнули.
— Не рыпайся, браток, все равно не выдернешь, — рассудил наблюдавший за мной Мики, — Попробуй лучше дверь.
— Она заперта, — сообщил я.
— А что, разве нельзя отпереть?
— Можно, — ответил я, дивясь его тупости, — только вот ведь беда какая: ключ-то с другой стороны.
— Дай-ка мне ножик. Свой я однажды вечером посеял в подпитии.
Я отцепил нож от шнурка. Мики открыл шильце и сунул его в замочную скважину. Спустя пару минут из-за двери донесся стук упавшего ключа.
— Плевое дело, когда есть подходящий инструмент, — пробормотал Мики, осторожно ковыряясь шилом в замке. — Эта штуковина слишком толстая.
Помочь я ничем не мог. Я просто стоял рядом и ждал в лихорадочном волнении, боясь, что Мики не справится. Но вот наконец раздался щелчок, и он выпрямился.
— Господи, прости мою душу грешную. Не разучился, оказывается… Может, еще пригодится, когда демобилизуюсь, — сказал он, подмигнув мне.
— Грандиозно! — похвалил я. — Давай трогаться.
Я тихонько повернул ручку и открыл дверь. В коридоре после залитой лунным светом комнаты было темным-темно. Просунув в дверь голову, я осмотрелся. Похоже, никого. Я включил фонарик. Да, коридор был пуст. Когда я ступил в него, снизу от лестницы донесся какой-то шорох, и я замер на месте с поднятой ногой. В доме стояла могильная тишина, ничто не двигалось, только едва слышно тикали старинные напольные часы. Вполне вероятно, это пробежала мышь или даже крыса. Похоже, дом кишел теми и другими. Я вновь двинулся вперед. Мики прикрыл дверь, и мы, по-прежнему в полной тишине, дошли до лестницы.