Маргарет оглядела себя в зеркале, занимавшем всю высоту двери. Она заметно похудела. Ее темные миндалевидные глаза были слегка подведены и от этого казались больше и глубже. Кудрявые, коротко подстриженные волосы прилегали к голове, как шапочка, как нарисованная прическа фарфоровой статуэтки.
Красавицей она не была, но мужчины часто смотрели ей вслед.
— На тебя смотрят только мужчины со вкусом, — сказал Жорж Лежье. Они познакомились как-то днем в «Ротонде», где были заняты всего три-четыре столика — за ними сидели студенты, они пили и хохотали. Тут полагалось быть Джеймсу Джойсу, но его не было. В Париж как будто приехал Хемингуэй, но и он сюда не пришел. Маргарет изнывала от досады и скуки, пока с ней не заговорил Жорж Лежье. Он был очень высок и очень худ, с темными, глубоко посаженными глазами и крючковатым носом. Он учился поварскому искусству, чтобы потом, сказал он, вернуться в ресторан своего отца в Лионе.
Они разговаривали по-французски две недели, прежде чем она узнала, что он из Нью-Йорка. Да и то случайно. Как-то ночью у него на квартире, когда, ошалелый от долгих объятий, он потянулся к выключателю и дотронулся до оголенного провода. Вырвавшееся у него ругательство неоспоримо засвидетельствовало, какой язык был для него родным.
Маргарет уставилась на него — он, морщась, посасывал обожженный палец — и принялась хохотать.
— Сукин ты сын!
Он заявил, что, если бы не этот его единственный промах, она в жизни ни о чем не догадалась бы.
— Как-никак, мой отец родился в Лионе. И я вполне мог быть французом. И ресторан у него есть.
— Это вовсе не значит, что ты француз, — сказала Маргарет. — Это значит, что ты лгун.
Маргарет вспомнила его голую грудь, почти совсем безволосую, его сосредоточенно нахмуренные брови, худые руки и плечи, где мышцы под бледной кожей были точно узлы на тонкой веревке. Она помнила каждый дюйм его тела.
— Мешок костей, — говорила она презрительно.
— Но тебе же нравится.
— Ты слишком самодоволен. Я просто тебе льщу.
— Ну, так польсти еще. Я, кажется, вхожу во вкус.
А потом он внезапно собрался уезжать. Был зимний день, блестевшие от слякоти улицы затягивал туман. Маргарет поднялась по сырым, воняющим мочой ступенькам и толкнула дверь в его квартиру. Он ждал ее, сидя на столе перед единственным окном. Позади него в смутном сером небе торчали витые печные трубы.
— Я еду домой, — сказал он. — Уже купил билет.
Внутри у нее все оборвалось.
— Почему?
— Денег больше нет. Я и так продержался дольше, чем рассчитывал.
— Ты едешь в Нью-Йорк?
— Куда же еще? Буду работать у отца. Убирать со столов. Или готовить соусы, если сумею его уговорить.