— Э-эй, на борту, паруса поднять или как там по-вашему! — крикнула Маргарет.
Он услышал цоканье ее каблуков по палубе.
— Сними туфли, — машинально потребовал он.
Так-то ты со мной здороваешься?
Она ворвалась в кружок света перед ним — ее кудрявые волосы курчавились круче обычного, лицо обтянулось, глаза стали больше.
— Ты похудела, — тут же сказал он.
— Месть ацтеков.
— Что?
— Ты мог бы обрадоваться мне! Я приехала прямо с аэродрома — такси ждет тут с моим багажом.
— Я рад, что ты вернулась, — сказал он. — Мне тебя не хватало.
— Правда?
Она стояла совсем рядом с ним. Он почувствовал сквозь рубашку теплоту ее тела.
— Без тебя было слишком уж тихо.
— Отцу и Анне это, наверное, нравилось.
— Хочешь выпить?
Она стояла перед ним как окаменелая, без единого движения. Немигающие карие глаза были словно две дыры. Он взял ее за локти, чтобы вежливо ее отодвинуть и достать бокалы для виски со льдом. Ее руки оказались такими тонкими, что его пальцы сомкнулись вокруг них. Его собственное тело было таким большим, таким толстым! Оно вздувалось, как воздушный шар. Она была где-то далеко, на его рубеже. Глянцевые завитки ее черных волос были влажными. Наверное, поднялся туман… Однажды он вез ее домой — давным-давно. Она уехала от своего первого мужа. Тогда она тоже казалась маленькой и хрупкой.
Маргарет отступила и вырвалась из его рук. Повернувшись, она пошла в носовую каюту и села на койку. Он увидел, что она начала неторопливо раздеваться, бросая одежду на койку напротив.
Я же ничего не могу, подумал он, пошел за ней и остановился, наблюдая.
Она сняла все, кроме бюстгальтера, и теперь изгибалась, дотягиваясь до застежки.
— В прошлый раз было жутко холодно, Роберт, и воняло плесенью.
— Я не думал, что ты помнишь.
Совсем раздевшись, она выжидающе сидела на краю койки. Он сел напротив.
— Послушай. Ну, как бы тебе сказать… Сейчас ведь не то, что прежде.
— А?
— Да.
Он хихикнул.
— Ты сидишь голая, а я даже при галстуке. — И он снова засмеялся.
Она ждала, не улыбаясь, не сердясь. Терпеливо. Когда он вдруг задохнулся от смеха, она потянулась через проход, взяла его за руку и притянула к себе. Он опустился на пол.
Если бы я мог, думал он. Она же знает. Я ей сказал. Уж куда прямее. Могла бы оставить меня в покое. Ведь я ей сказал.
Брюки врезались в тело. Наверное, перекрутились. Он заерзал. Она крепко прижала его к полу. Сильная, чертовка!
Она соскользнула к нему на пол. Тут было совсем темно. Тусклые лучи лампочки в камбузе сюда не доставали.
— Черт, — сказал он. — Говорю же тебе, что не могу.
Брюки врезались в живот все больнее. Он заерзал.