Каждый вечер она готовила ему ужин и слышать ничего не хотела о кухарке.
— Мне на кухне негритянки не нужны.
— Ну, возьмем белую.
— И пьяных ирландок я к себе в кухню не пущу.
Видя, что ее не переубедишь, он махнул рукой.
По воскресеньям они ходили гулять. Хотя он регулярно жертвовал деньги баптистской церкви, они редко туда заглядывали. Ей не понравился священник и не понравились проповеди.
— Толку от них никакого, — заявила она.
И вот каждое воскресенье они отправлялись на прогулку по Эспленейд-авеню, неторопливо проходили мимо его магазина («Надо бы его покрасить». — «Ма, вот спущу с прибылью всю дрянь, какая там хранится, и покрашу».), мимо больших старомодных особняков, которые все не мешало бы покрасить, и шли дальше по тенистым тротуарам под остро пахнувшими камфарными лаврами и дубами, от которых веяло душной сыростью.
Как-то в солнечное, но прохладное октябрьское воскресенье его мать надела новое платье из темно-зеленого шелка.
И в это воскресенье он подарил ей брошь — полоску золота с шестью бриллиантиками. Не такая уж большая драгоценность, но все-таки вполне приличная. У нее будут и драгоценности, когда он сможет себе это позволить.
Бриллианты весело блестели на зеленом фоне, мягкий цвет платья очень ее молодил. И она прекрасно себя чувствовала — шла легким, упругим шагом, гордо откинув голову.
— Ни у кого в городе нет такой красавицы матери, — негромко сказал Оливер, ожидая резкой отповеди, но она благодарно ему улыбнулась.
Он все еще дивился этой улыбке, когда она, не замедляя шага и не поворачиваясь к нему, спросила:
— Оливер, когда ты собираешься жениться?
Он постарался не выдать удивления. Да и вопрос был вполне законный.
— Я смогу содержать жену, мама, когда мне будет сорок пять.
— Если можешь содержать мать, — сказала она резко, — так жену и подавно.
Он расхохотался:
— У тебя есть кто-нибудь на примете?
Она покачала головой:
— Нет, но ведь и у тебя нет.
— Это мне пока не по карману. Сначала я должен купить тебе дом получше.
— Мне и этот хорош.
— Я присмотрел дом на Канал-стрит. Знаешь, когда я только тут поселился, я сказал себе, что рано или поздно буду жить на этой улице.
Она как будто ускорила шаг.
— Чепуха.
— Он тебе понравится, мама.
— Тебе нужна жена.
Он попробовал убедить ее.
— Ты же видишь, какой усталый я прихожу домой. Глаза слипаются. Молодой жене это ни к чему.
Они дошли до треугольного скверика и сели на зеленую скамью у подножия красного кирпичного памятника. Ни он, ни она не прочли надписи. Мать сидела выпрямившись, чтобы не запачкать и не помять новое платье.