Найди себе жену, которая поймет тебя.
— Ну и упрямая же ты, мама.
— Ты ведь с приличными девушками и не знаком?
— С такими, на которых я мог бы жениться, — нет.
К его удивлению, она приняла это спокойно.
— Так я и думала.
— У меня свои планы, мама, все будет хорошо.
Он купил дом на Канал-стрит — большой, с широким крыльцом-верандой и широкими ступенями, выложенными красной плиткой.
— Велик он для меня, — жаловалась мать. Но он видел, как она довольна.
— Нам потребуется мебель и ковры, — сказал он. — Может, ты купишь?
— Это дело не мое, а твоей жены.
— Уж теперь тебе нужна прислуга, мама. Для уборки. Я найму кого-нибудь.
— Пожалуй, — проговорила она медленно: Он удивился, не услышав возражений. — Пожалуй. Старею я.
Она сильно потолстела, подумал Оливер, но выглядит вполне здоровой.
Когда они переехали в большой дом, их воскресные прогулки прекратились. Она больше не звала его гулять. Возится в саду, вот и дышит свежим воздухом, решил он. Чтобы размять ноги и дать отдых глазам, не обязательно ходить по улицам. Она всегда любила возиться с землей, выращивать что-нибудь. Оливер хорошо помнил, несмотря на все прошедшие с тех пор годы, тропическую череду, которую она вырастила у кухонной двери, нежные цветы на крепких стеблях.
Вот теперь она может разводить какие угодно цветы, подумал он. В здешней влажной жаре они будут расти не по дням, а по часам.
Когда они прожили в новом доме год, он пошел в сад посмотреть ее цветник. Цветника не было. Трава была аккуратно подстрижена, а дорожки подметены — раз в неделю убирать сад приходил специальный человек, но от клумб остались еле заметные холмики, густо заросшие травой.
— Мама, — сказал он, — что случилось с цветами?
Она виновато посмотрела на него:
— Руки не дошли, Оливер. И я не знаю, как что растет в этом климате.
Он ей не очень поверил, но не встревожился. Она как будто была всем довольна и даже нашла священника, который ей понравился. Теперь ее занимал приют для баптистских сирот и миссии в Южной Америке. И каждые полгода она говорила ему:
— Оливер, я познакомилась с очень хорошей девушкой.
— Не теперь, мама.
Как-то в январе, когда Оливер вернулся вечером домой — в ранних сумерках фонарь на углу отбрасывал желтый круг света, — он почувствовал что-то неладное. Его каблуки громче обычного простучали по красным ступенькам крыльца. Весь дом — прихожая за дверью из матового стекла и комнаты, окна которых выходили на веранду, — весь дом был погружен в темноту. Прислуга уходила в четыре часа, но мать всегда зажигала лампу в прихожей. И свет должен был бы гореть в кухне, где его ждал ужин, и в столовой…