Поэтому, будто черт меня дергал, я изо дня в день твердила о разбитом сердце и т. п. Все относились к этому с должным пониманием: в каждом тесном коллективчике складываются подобные юмористические отношения. Между мужчиной и женщиной или двумя мужчинами. Бом и Бим, Черный клоун и Белый клоун. Это скрашивает будни. Но меня раздражало то, что Антон не желал становиться ни Бимом, ни Белым, к примеру, клоуном, не подыгрывал мне. Тебе умная красивая женщина оказывает честь, так будь же любезен соответствовать, орясина! Нет, не хотел.
И Илью эти шутки никоим образом не дразнили.
И я оставила их.
Потом у Антона родился ребенок, сын, он стал счастливым вообще до неприличия.
А потом я взяла его в свой «Блин, Лтд» чем-то вроде ответственного секретаря (в штатном расписании не было такой должности, в маленьких редакциях вообще все иначе), полагаясь на его аккуратность и ответственность.
И он справлялся со своими обязанностями превосходно.
Ну, теперь, господи благослови, сказка.
Жуткая.
И смешная.
Однажды, заканчивая работу, мы остались вдвоем. Я спросила его о семейной жизни. Он расцвел и начал рассказывать, уснащая повествование нудными подробностями.
А я…
«Позавидовала баба чужому коромыслу, да свое — хрясь!»
Велик могучий русский язык!
Но мое-то коромысло давно уж хряснулось, без всякой зависти.
А в чужом я никакой красивости не видела. Завидовать нечему.
Однако стервозность моя не дремала. Я глядела на Антона (очень похорошевшего, между прочим) и думала: бедняга, тебя, наверно, и не целовали по-настоящему, ты не знаешь, что такое настоящая женщина, вот и тешишься своей женушкой, своей костлявенькой прелестью…
В редакции пить было категорически запрещено (мною), но в запертом шкафу у меня стояло не меньше десяти бутылок новых видов продукции, которые выпускал «Лидер» и образцы которых Василий Натанович всякий раз считал должным преподнести мне. (Естественно, спрашивая при этом: «Все еще заняты?» — «Пока!» — отвечала я.)
Я достала бутылку и предложила Антону хлебнуть с устатку. Он замялся.
— Жена заругает?
— При чем тут жена… Просто… Ты же меня знаешь.
— Знаю. Поэтому больше рюмки не дам. Учись пить.
— Да я в общем-то умею, — сказал он.
И храбро выпил.
Долго ли, коротко, стали мы целоваться. И кто знает, до чего дошло бы при соответствующих условиях. Но в помещении редакции напрочь отсутствовала мягкая мебель (я сама же, кстати, об этом позаботилась). А вариант молодежный — как попало и где попало — это уже было не для меня. Да и порыва такого не ощущалось, чтобы забыть время и место.
Целовались мы с ним довольно крепко и довольно долго. Он на радостях еще рюмочку выпил, и еще, и стал неуклюже по мне руками шарить, одежду с меня тянуть.